Время героев
Шрифт:
И почувствовал, что шерсть на загривке Зенитчика подымается. Быстрый взгляд на подрагивающие губы собаки, под которыми виднелись клыки, подтвердил – пес что-то учуял.
Не говоря ни слова, Александр с разряженным автоматом осторожно пошел вслед за собакой, направившейся к двери в бывший, судя по всему, дамский зал. На пороге зала пес напрягся словно для броска…
Александр решительно шагнул вперед, переключая режим стрельбы, будто у него был полный магазин патронов:
– Руки вверх!
Двое молодых ребят в каком-то убогом тряпье, но с оружием, машинально подняли руки. Один из них уронил свою тарахтелку, кажется немецкий MG или один из его натовских клонов (но, судя
– Чого тобi, дiду? – голос разоружившегося пулеметчика дрожал от страха: – Забери свого пса, ми зара москалiв на гвалт вiзьмемо, тай по тому! [5]
5
«Чего тебе, дедушка? Убери свою собаку, мы сейчас русских внезапно возьмем, и все» (укр.).
«Диду, – повторил про себя Александр. – Для этих сопляков я уже дед. Надо действовать, пока они не поймут, что к чему».
Он переступил через прореху в баррикаде, не опуская направленного на бандеровца автомата, и процедил:
– Дырку ты у меня от бублика получишь, а не Шарапова. Стой, не рыпайся, козлина!
Противник Александра был молод и сильно растерян. Он не знал, что делать: то ли помогать напарнику, который попытался было зацепить пса финкой, да не сумел, и финка оказалась на полу, а рука нациста – в крови; то ли напасть на «дiда» с риском получить пулю…
А Александр шел прямо на него – фактически без оружия, а у бандеровца, несмотря на брошенный им пулемет, был как минимум пистолет в расстегнутой кобуре милицейского образца и штык-нож в ножнах. Приблуды, конечно; на войне все по возможности обвешиваются оружием, ствол и нож лишними никогда не будут…
– Не дергайся, – посоветовал Александр как можно спокойнее, глядя, как пальцы нацика нервно скребутся по кобуре, как бы не решаясь достать оружие. – Хуже будет, я Афган прошел…
– Мiй тато був у Афганi, – неожиданно бандеровец как-то обмяк. – Я у сiм’i наймолодший, четверо братiв вже загинули хто де – Аеропорт, Марiуполь, Херсон, Балаклiя… суча вiйна! [6]
6
«Мой папа был в Афгане. Я в семье младший, четверо братьев уже погибли кто где: Аэропорт (донецкий), Мариуполь, Херсон, Балаклея… сучья война!» (укр.).
– Тут ты прав, – заметил Александр, с размаху ударяя парня прикладом под дых, а потом подхватывая его, чтобы не упал. Свободной рукой он при этом изъял и пистолет, действительно видавший виды милицейский «макаров», и, спрятав его, штык-нож. – Так, расслабь грудь, не хватай воздух ртом, шок пройдет, я не сильно тебя приложил, года не те уже.
Он осторожно усадил бандеровца в изломанное парикмахерское кресло, в котором, возможно, несколько лет назад девочки-парикмахеры делали супер прически школьницам к выпускному балу, отшвырнул пулемет в сторону и, достав пистолет, снял его с предохранителя. Второй бандеровец, суча по грязному полу ногами, закрывался разодранными в кровь руками от Зенитчика, который стоял у него передними лапами на груди и деловито урчал. Вид у пса был довольный, пожалуй, даже гордый.
И что теперь делать?
– Другие ваши
– Нi, – ответил тот. – Нас з Сашком двох послали, з тилу зайти. У нас людей катама, всього дванадцять душ у групi [7] …
– И все бестолочи, – заметил Александр. – Говорят, вас по натовским стандартам учат; если у НАТО такие стандарты, то с Россией ему лучше не загрызаться. Звать-то тебя как?
– Мыкыта, – ответил бандеровец, хлюпая носом. Александр покосился на второго бандеровца – тот понял, что лучше не дергаться, и притих, только дрожал да поскуливал, точно собакой был он, а не Зенитчик. «Сашко… подумать только, тоже, выходит, тезка. Ну, да в семье не без урода…»
7
«Нет. Нас с Сашкой вдвоем послали, чтобы с тыла зайти. У нас нехватка людей, всего двенадцать человек в группе было» (укр.).
К сожалению, это была правда. Ладно еще Украина, тамошнему люду головы промывали с девяностого, а уж если совсем точно, то с 1917-го, если не раньше. Поколения выросли на лжи, вот как этот Никита на букву «эм». Отец, говорит, в Афгане был, бача, как Мишка Ризниченко, с которым они вместе из плена бежали, – тоже был из Винницы. А дед этого Никиты, скорее всего, тоже бил нацистов – мало их было, выходцев из УССР, на всех фронтах Великой Отечественной? У деда Максима во взводе были Полищук и Выговский, первый из Нежина, второй – из Переславля-Хмельницкого. Выговский погиб, бросился под немецкий танк в последних числах декабря сорок второго, когда фашисты попытались деблокировать окруженную армию Паулюса…
И откуда же у таких отцов и дедов такое гнилое потомство? А в России что, мало было таких, кто в панике помчался в нерезиновый Верхний Ларс, хотя их никто и не думал призывать в армию? Мало «испуганных патриотов», намочивших штанцы при мысли, что Родину надо защищать? Да даже среди тех, кто именует себя «патриотами», мало таких, кто смакует наши проблемы, настоящие, но по большей части выдуманные, кто радуется нашим неуспехам и критикует наше руководство просто потому, что в глубине души не верит в Россию?
Из этого теста и лепятся манкурты вроде этого Мыкыты, которому сначала поменяли русское имя на созвучное, а потом и русское сердце – на кусок грязной ледышки. Ладно, Мыкыта, он хоть безобиден, а те, кто выколол глаз и отрезал пальцы капитану из комендатуры? Тоже ведь не пришельцы с Марса, не бесы из преисподней, а бывшие русские люди.
Бывший человек – это труп. Зомби. Нежить. Что нужно было сделать с людьми, чтобы они стали такими зомби? Одним «безвизом и кружевными трусами» тут точно не ограничилось. И зачем «Мыкыте» кофе в Венской опере?
Не в этом, наверно, дело…
Глава 13
Нисхождение
Занятый своими мыслями (но не спускающий при этом глаз со своих пленников), Александр не сразу заметил, что стрельба стихла. А потом в бывший женский зал ворвались командир, Суетолог и Возила. У командира левая рука висела плетью, у Возилы на лбу была длинная царапина, только Суетолог выглядел так, словно только что пил тот самый кофе в Венской опере.
– Слава богу, вы тут! – обрадовался капитан и осекся, увидев пленников. – Ого… братва, вы только гляньте, кто тут у нас попался!