Время красного дракона
Шрифт:
— Груня, миленькая, я не читал Шопенгауэра. Как-то так уж получалось: все некогда! А ты где учишься?
— В медицинском училище, на медсестру. Даже могу вам поставить укол в любое место. В смысле — в вену, а не в Шопенгауэра.
Вернувшись в купе, они улеглись отдыхать, но не уснули, переговаривались до полуночи. Григорию Ивановичу было жалко бедную девочку, у которой и халата ночного не было.
— Завтра же выйду на первой крупной станции, куплю в подарок для нее халат, — думал Носов. — И чулки куплю, платьице. А то неудобно с ней выходить из купе.
—
— И кого же ты любишь?
— У меня любовь безответная. Я в женатого влюбилась, в Гришу Коровина. Но он даже не знает об этом. А я бы пошла за ним на край света. Да он где-то в бегах, скрывается от НКВД.
Ночью Груня пошла в туалет, а на обратном пути по ошибке зашла в соседнее купе. Там дремал в пьяном одиночестве бывший прокурор Соронин. Он тоже возвращался из Москвы, где пытался восстановиться в партии, в должности. Вышинский не принял Соронина, а Глузман намекнул, что умнее было бы затихнуть и не показываться никому на глаза. Соронин с горя выпил бутылку водки, а ложась спать в купе — несколько раз перепрятывал свои золотые часы. Он узнал Груню Ермошкину, которая ехала в соседнем купе, с директором завода. Соронин недоумевал:
— С Носовым в одном купе девица из воровской, бандитской семьи! Более чем странно. Она же обчистит его. Но так ему и надо!
Соронина после освобождения из-под ареста не восстановили в должности и даже окончательно исключили из партии по инициативе Носова. Директор завода презирал Соронина, не мог допустить, чтобы прокурором в городе опять стал он — палач металлургов, злодей — арестовавший Голубицкого, копавший яму под Завенягиным. И Авраамий советовал:
— Дави его там!
Носов умел уничтожать демагогов их же оружием. На бюро горкома партии Григорий Иванович сказал:
— Предлагаю исключить из партии Соронина за недостаточную борьбу с врагами народа.
С этой формулировкой и был исключен из рядов ВКП(б) бывший прокурор Соронин. В поезде они встретились, но не поздоровались, будто не были знакомы. Поэтому и хотелось так Соронину, чтобы Груня обворовала Носова.
— Однако девица может и мои золотые часы прихватить, — беспокоился Соронин, засовывая их то под подушку, то в ботинок.
Проснулся Соронин поздно, часов в десять утра. Он вспомнил, что ночью к нему в купе заглядывала соседка-воровка. Должно быть, охотилась за часами. Но они ведь в наволочке подушки, не так просто их найти. Бывший прокурор ощупал подушку. Часов там не было! Он сдернул наволочку — только перья полетели, заглянул в ботинки, под матрац...
— Сперла! — схватился за голову Соронин.
Он оделся и, опухший, не умываясь, пошел к проводнице. :
— Доброе утро! — кивнула она. — Чайку горячего подать?
— Не надо чаю, вызовите срочно работника милиции.
— Для чего милиция нам?
— Меня обокрали.
— Но из вагона никто не выходил, товарищ...
— Вот и хорошо, что никто не выходил. Прошу срочно вызвать милицию, у меня золотые часы украли.
Молоденький симпатичный
— Вы с кем выпивали, гражданин?
— Ни с кем, в одиночку.
— Вы говорите, гражданин, ночью к вам заглядывала девушка из соседнего купе?
— Не девушка, а воровка. Брат этой преступницы — в тюрьме. Мне давно известна их семья. Я — прокурор! Понимаете?
Сержант вызвал из соседнего купе Носова для разговору с глазу на глаз:
— Извините, гражданин. Выйдите на минутку, мне необходимо с вами побеседовать.
— В чем дело? — накинул на плечи пиджак Григорий Иванович.
Сержант проверил документы у Носова, объяснил:
— Видите ли, ваш сосед, прокурор, заявил, будто ваша попутчица похитила у него ночью золотые часы.
Носов поморщился брезгливо:
— Во-первых, он не прокурор, сам только что из тюрьмы. Во-вторых, девочка не могла этого сделать. Я за нее ручаюсь!
— Извините! — козырнул сержант, уходя вновь в купе к Соронину.
Бывший прокурор зашептал сержанту:
— Обратите внимание: директор завода Носов едет развратно в одном купе с девицей-воровкой. Полагаю, надо составить протокол, сообщить куда следует.
— Придется мне произвести обыск, так сказать, досмотр, — сказал сержант Соронину.
— Да, да, обыщите их! Из вагона никто не выходил. Воровка могла украсть мои часы и временно спрятать их в багаже Носова. Возможно, подсунула краденую вещь под матрас Носова. В моей практике такой эпизод рассматривался. Никто ж не решится обыскивать такую птицу! Весьма удобное прикрытие. У меня опыт прокурорский, чутье, так сказать. Обыщите в первую очередь Носова. Уверяю вас: мои часы — у него!
— Нет, я обыщу в первую очередь вас, гражданин, — огорошил сержант заявителя.
— Я протестую, буду жаловаться! — залепетал Соронин, ничего не понимая.
Сержант нашел золотые часы бывшего прокурора в мыльнице. Обыскивать Носова и его попутчицу он и не собирался, догадываясь, что хмельной заявитель перед сном перепрятывал свои часы несколько раз. А за ночь заспал, забыл. Такое случается часто.
— Воровка спрятала мои часы в моей мыльнице, — пытался выкрутиться Соронин, юля опухшими глазками.
— Пить надо меньше, гражданин. Кстати, не съешьте свое мыло, оно у вас почему-то лежит в кульке с пирожками, — поиздевался на прощанье сержант.
Бывший прокурор ворчал:
— Вот воровка пакостная. Мыло в пирожки затолкнула. Вредительница, можно сказать!
Сержант заглянул в купе, где Носов играл в шахматы с Груней.
— Нашлись часы у вашего соседа. Еще раз извините, доброго пути!
Григорий Иванович не сказал Груне, что ее обвиняли в краже золотых часов. Зачем портить настроение девчонке? А Груня спросила:
— У соседа часы терялись? Часы, знамо, богатство. Я, наверное, никогда не накоплю денег на часы.
Носов промолчал. На станции, в Уфе, он вышел, купил Груне часы, чулки и цветастый халатик.