Время лилипутов
Шрифт:
– Но вынуждена вас предупредить, – в этом момент тон Виолетты резко поменялся, став немного виноватым, – ввиду особенности нашего контингента и сложности реабилитационных программ, крайне не желательно, чтоб вы задерживались тут надолго.
– Ночи нам будет достаточно, – согласился с ней Артем, не видя ни одной причины находиться здесь дольше указанного срока.
– Тогда все в порядке, – она вновь механически заулыбалась, обнажая серые кривые зубы, будто на приеме у стоматолога и пошевелила рукой, поправляя ворох браслетов, словно в каком-то взрывном цыганском танце, где потрепанные танцовщицы пытаются уныло
– …Заниматься сексом и курить, – несколько бестактно перебил Виолетту Михаил, выделив для себя основное и смиренно опустив глаза, – мы знаем и полностью разделяем подобные требования, считая, что они должны помочь очистить людей нравственно и физически.
В своем вопиющем лицемерии он мог дать фору даже католическим миссионерам, убеждающим африканских детей в пользе поста и воздержания, а также пагубности греха чревоугодия. Артему пришлось даже приложить определенные усилия, чтоб удержаться от восторженных аплодисментов.
Виолетта довольно кивнула. Во время чего он заметил, что через платье у нее проступают соски. Было только непонятно – от холода или возбуждения и если от возбуждения, то, что конкретно ее так возбуждает во всей этой банальной ситуации, неужели разговоры о запретах и табу?
– Ну, тогда добро пожаловать, братья. У вас еще есть какие-то вопросы? – пробормотала она явно по инерции, завершая и без того затянувшуюся беседу.
Все-таки, наверное, дело в табу, подумал Артем, продолжая разглядывать ее соски и представляя, как они будут выглядеть без одежды.
– Почему ваш центр называется «Синичка»? – внезапно для всех спросил Миша, когда Виолетта уже практически отвернулась от них, посчитав переговоры оконченными.
Кажется, никто не был готов к этому вопросу. Николай и тот показался слегка растерянным, нервно елозя по полу, выглядывающим из-под рясы, носком ботинка.
– Простите что? – переспросила выбитая из колеи матушка, озадаченно приоткрыв рот, словно ее на собеседовании в качестве претендента на должность продавца супермаркета спросили что-то из университетского курса квантовой физики.
– У меня есть вопрос. Почему не зяблик, например, или пингвин? – детализировал свой интерес друг Артема.
Повернувшись обратно, она подозрительно посмотрела на гостей, пытаясь найти в прозвучавших словах скрытую издевку, но Михаил был невозмутимо серьезен.
– Ну…, – она немного запнулась, потерев пальцами свои виски, похоже, рассчитывая таким образом запустить заложенную в голове программу с информацией по семейству синицевых отряда воробьинообразных, – синица это сильная птица, которая даже в суровые морозы не улетает в теплые края и борется с жизненными препятствиями, – закончила она, тщательно проговаривая слова.
– То есть это никак не связано с тем, что синица удивительно прожорлива и ест в течение дня практически непрерывно? – продолжал выпытывать Миша, рассматривая что-то у себя под ногами.
– Ну что вы, нет, конечно, – Виолетта Робертовна передернула плечами, вновь обретая прежнюю уверенность в себе, – а теперь Николай проводит вас
Сказано это было так убедительно, что Артему почему-то захотелось промаршировать с Михаилом в ногу за предоставленным пастырем, горланя звонкую строевую песню. Вместо этого они не спеша побрели по обе стороны от Николая, тщательно изучая расположение комнат.
Поднявшись на второй этаж, они оказались в мрачном, длинном, слабо освещенном коридоре с множеством закрытых дверей. Как в третьесортных фильмах ужасов, где за одной из таких дверей обязательно должен скрываться обезумевший маньяк в кожаной маске и с бензопилой наперевес, или маленькая примерная девочка, одержимая демонами. Артема всегда расстраивал тот факт, что у этих персонажей никак не получается встретиться и объединить свои усилия. В полной мере насладиться такими замечательными, нарисованными его воображением, картинками ему помешал внезапно донесшийся из-за угла долгий протяжный гул, густым кофе на дне чашки разливающийся вокруг них, выдергивая Артема из мира грез и фантазий. Попробовав в уме сопоставить услышанный шум со звуком работающей бензопилы, он разочарованно убедился, что между ними нет ничего общего. Скорее это было нечто среднее между гудком паровоза и воем забившегося носком пылесоса. Не хватало только Алисы со своим классическим: «-а что это за звуки вон там?… – А это чудеса… – И что же они там делают?… – Как и положено…Случаются».
Вслед за гулом, навстречу шедшим, из-за угла медленно показался хромая абсолютно голый мужик лет сорока с короткими кривыми ногами и блестящей натертым мастикой паркетом лысиной.
Надо было отдать должное, в столь эффектном появлении этого типа перед друзьями и Николаем, было что-то дико фантасмагоричное, схожее с картинами известных абстракционистов. Когда неискушенный разум торопливо пасует, выбрасывая белый флаг, еще до того, как подвергнется основному удару и судорожно ищет во всем этом хоть какой-то скрытый смысл, даже если его там никогда не было.
Рассмотрев встреченного ими нудиста внимательней, Артем заметил, что черные курчавые волосы, густо покрывающие тело мужчины, обильно прорежены сединой, а в области лобка и гениталий тщательно выбриты, отчего создавалось впечатление, что на незнакомца натянули шерстяной свитер, местами побитый молью. В прошлом атлетическая фигура незнакомца, в свое время безнадежно проигравшая борьбу с излишествами, уже стала оплывать жиром, покрываясь складками, вызывающими острое желание разгладить их при помощи утюга, а на бесформенной талии без всякой цели, болтался широкий армейский ремень с давно нечищеной латунной бляхой. При здравом рассуждении, голый человек с ремнем смотрится еще более нелепо, чем просто голый человек без всяких посторонних аксессуаров.
Если бы не отсутствие в руках плаката с громкими лозунгами, незнакомца можно было принять за участника митинга в защиту прав каких-нибудь полоумных отщепенцев, считающих публичное обнажение своих обрюзгших тел одним из основных методов протеста. Но вместо этого его руки были заняты совсем другим, он расставил их в стороны, на манер крыльев бреющего самолета, демонстрируя густую растительность подмышками, а сам слегка согнувшись, задрал голову вверх и, не переставая, увлеченно издавал монотонное громкое гудение носом и ртом.