Время любить
Шрифт:
— Минутку, — прошептал Ганс. — Нужно захватить некоторые вещи.
Он протянул Катрин сверток с грубой тканью, а Жоссу что-то вроде переметной сумы из грубой холстины. Сам Ганс нагрузился большим мешком, который тоже казался достаточно увесистым.
— Что здесь? — тихо спросила Катрин.
— Наверху поймете. Пойдем быстро!
В глубокой темноте, ибо ночь была и впрямь очень темная, они пробирались по дороге, по которой шли прошлой ночью. Было так темно, что в трех шагах уже ничего не было видно, и Катрин ухватилась за пояс Ганса, чтобы не упасть, Без помех они добрались до двери, проникли в церковь. Как и накануне,
На верхушке башни резкий ветер принудил ее согнуться, но глаза уже немного привыкли к темноте. По правде говоря видела она очень мало и дважды чуть не упала, подойдя к балюстрадам. Клетка виднелась как пятно, чуть темнее, чем океан мрака вокруг них. Крыши города и окрестности потонули в нем.
— Нечего не видно! — прошептала она. — Как мы все сделаем?
— Я-то вижу достаточно хорошо, — отозвался Ганс. — Это главное. Внимание, Жосс, я начинаю поднимать клетку.
Закатав рукава, смотритель строительных работ поплевал на ладони и взялся за огромное колесо ворота, на которое Катрин смотрела в испуге, думая про себя, что один человек никогда не сможет его повернуть.
— Я буду вам помогать! — заявила она.
— Нет… оставьте! Лучше помогите Жоссу притянуть клетку, когда она будет на уровне площадки. Это тоже нелегкое дело, будьте спокойны, я-то знаю.
И, глубоко вздохнув, Ганс повис на толстой ручке ворота. Клетка качнулась, потом медленно, очень медленно и бесшумно начала подниматься. Смазка была отличная. Они скорее догадывались, чем различали, что тяжелая масса клетки приближалась.
— Только бы он не умер! — прошептала Катрин, которую пугала неподвижность Готье.
— Только бы Гансу удалось! — ответил Жосс с беспокойством. — Поднять такое одному — это же работа для титана!
По короткому и напряженному дыханию каменотеса чувствовалось, с каким усилием он поднимал клетку. До самых глубин своего существа Катрин чувствовала борьбу, ужасное напряжение человеческих мускулов. А она поднималась совсем понемногу, незаметно.
— Боже! Помоги ему! — простонала Катрин.
Она уже хотела броситься к Гансу на помощь, но вдруг у нее перехватило дыхание. На лестнице показалась тень. Катрин не успела вскрикнуть. Вновь прибывший произнес три слова на незнакомом языке и стал налегать на ворот вместе с Гансом.
— Кто этот человек? — спросила пораженная Катрин.
— Не бойтесь. Это Гатто, мой старший мастер… Он догадался о том, что мы задумали, и хочет нам помочь.
— А по какой причине?
— Готлиб, человек, которому дон Мартин приказал отрезать кисть, — его брат. Ему можно доверять.
— И потом, у нас же нет выбора… помощь всегда кстати.
— Кому вы это говорите? Я уже подумал, что сейчас все брошу. Эта клетка такая тяжелая, что мускулы разрываются.
Не ответив, Катрин подошла к Жоссу. Клетка теперь поднималась быстрее. Ее верх уже оказался вровень с площадкой, поднялся выше, выше… Вооружившись багром, Жосс зацепил одну из перекладин и потянул на себя.
— Тихо! — шептал Ганс. — Тихо! Ее нужно поставить без шума.
Маневр был трудным, нужно было умело его выполнить. Катрин
— Ночь прямо как чернила! — пробормотал Ганс. — Приходится действовать почти на ощупь… Вы дверь нашли?
— Да, — прошептал Жосс. — Вот она!
Большой железный замок, на который была заперта клетка, был на самом деле настолько прост и бесхитростен, что не создал никакой трудности. Как только дверь открылась, Катрин устремилась туда, нетерпеливыми руками ощупывая неподвижную и намокшую фигуру, лежавшую внутри.
— Он не двигается! — прошептала она с тревогой. — Видно, мертвый…
— Это мы еще посмотрим! — ответил Жосс. — Пустите нас, мадам Катрин, дайте нам заняться им…
— Поспешим! — проворчал Ганс. — Посмотрите на небо!.. И действительно, легкое свечение появилось за завесой туч.
— Если солдат или любой горожанин вдруг захочет поднять глаза и заметит, что клетка не на месте, в мгновение ока сбежится весь город! И тогда нас защитит только Бог!
— Во всех странах мира, — сухо заметила Катрин, — церковь — место убежища…
— Во всех странах, может быть, но что здесь, я в этом не очень-то уверен!
Не без труда, с бесконечными предосторожностями трое мужчин вытащили узника из клетки. Он был совершенно бесчувственным. Не слышно было, как он дышал. Катрин поспешно положила руку ему на сердце и отняла ее со вздохом облегчения.
— Он жив! — прошептала она. — Но насколько его еще хватит?.
— Разденьте его быстрее! — приказал Ганс.
— Зачем?
— Увидите. Только, во имя благодати небесной, поспешите! Становится все светлее.
Словно в подтверждение его слов, они услышали снизу, как один из солдат закашлял. Потом услышали звон копья, звякнувшего о камень. Четверо заговорщиков съежились с безумно забившимися сердцами, ожидая криков тревоги, которые, без сомнения, вот-вот должны были нарушить тишину… Но ничего не произошло! Вздох облегчения вырвался у разволновавшихся людей. Жосс, Катрин и Гатто бросились к Готье, стали его раздевать, а в это время Ганс открыл тяжелый мешок, который принес. В нем лежал наскоро обструганный толстый кусок дерева, который слегка напоминал фигуру свернувшегося человека.
— Нужно, чтобы в клетке кто-то был! прошептал Ганс. — А то с самого утра весь город станут выворачивать наизнанку, и нам никогда не удастся вывезти этого человека. Если нам чуточку повезет, никто и не заметит подмены и до этого пройдет еще несколько дней.
Катрин, по правде говоря, давно уже поняла, что хотел сделать мужественный немец. Совсем нетрудно было снять с Готье его жалкие лохмотья. Его бесчувственное тело быстро одели в плащ, который принесла Катрин, а в это время Ганс устроил чучело в клетке и покрыл его лохмотьями узника и еще несколькими тряпками такого же неопределенного цвета, которые принес. Как бы лежащую на руках голову изобразил запрятанный в тряпье глиняный шар. В ночной темноте все это имело поразительно правдоподобный вид.