Время любить
Шрифт:
Но движение было затруднено. Подготовка к казни выгнала из домов горожан. Они толпились, толкались, стремясь пробраться в первые ряды. Со стуком раскрывались деревянные ставни окон, в них показывались женщины с горящими глазами. Люди лезли на крыши, ставшие скользкими от недавнего дождя и утреннего холода. Жители Бургоса лихорадочно готовились к развлекательному представлению.
Испуганные глаза Катрин скользнули по эшафоту, где в этот момент палачи ставили стояк в форме креста, увешанный цепями; он высился над почти законченным костром. Потом, подняв глаза вдоль башни, молодая женщина посмотрела на клетку — та медленно спускалась.
— Дорогу! — ревел Ганс, встав на ноги и щелкая кнутом. — Дорогу!
Но толпа, становясь все гуще, была слишком заинтересована подготовкой к казни, чтобы обращать на него внимание. Его крики встречали не более чем презрительный взгляд. Эти люди предпочитали попасть под копыта лошадей, чем уступить хотя бы дюйм места. Немца охватила ярость.
— Осторожно! — прорычал он и концом кнута приголубил по плечам нескольких самых непонятливых.
В тот же миг, дергая изо всех сил за поводья, Ганс вздыбил лошадей, и их ноги оказались в воздухе, создав явную угрозу многим головам вокруг. На сей раз с криком ужаса толпа отпрянула. Ганс устремил лошадей к воротам.
Увы! В тот же миг клетка коснулась земли, и дону Мартину не пришлось смотреть на нее дважды, чтобы понять, что узника он лишился. Катрин, с тревогой следя за ним, заметила, как его лицо из оливкового превратилось в зеленое. Он спрыгнул с лошади и, вопя, принялся отдавать приказания. Разочарованная толпа взревела, словно море в штормовую погоду. Повозка уже подъехала к самому своду ворот… Но в этот момент решетка с мрачным скрежетом опустилась перед ними. Дон Мартин отдал приказ закрыть все ворота и обыскать город!
Готовая упасть в обморок, Катрин закрыла глаза и обмякла, оставаясь на своем месте в повозке. Ганс прошептал у нее над ухом слова, которые прозвучали словно из глубокого сна:
— Сохраняйте мужество, черт возьми! Сейчас не время для истерик. Надо сопротивляться. В этом наш единственный шанс!
Ганс немедленно начал браниться с охранниками, произнося перед ними на хорошем кастильском наречии длинную и яростную речь о том, что ему предстоит работа на целый день и что ему нужно заниматься своим делом, а не торчать здесь, что ему наплевать на все эти истории и мелкие дрязги с разбойниками. Со множеством яростных жестов и слов, которым позавидовал бы и сам дон Мартин, показывая на тяжелую решетку и потом на свою повозку, Ганс пытался убедить охрану дать ему проехать. Но те, опираясь на пики так же твердо, как и на приказ алькальда, отрицательно качали головами и не желали слушать. Потеряв надежду, Ганс рухнул на скамью.
Что же будем делать? — спросила Катрин, готовая расплакаться.
Вконец удрученная, Катрин опустила голову, скрестила РУКИ на груди и молча принялась молиться, безразличная ко всему, что происходило вокруг нее. Между тем площадь бурлила как разъяренное море. Альгвасилы сыпали на зевак дождь ударов деревянными концами своих копий, прокладывая путь к домам. Толпа верещала как стадо свиней на бойне. В криках людей смешались боль и ярость. Повсюду начались ссоры и свалки. Люди дона Мартина обыскивали постоялые дворы, учиняя грубые допросы владельцам и постояльцам. Любой незнакомый приезжий или просто хоть сколько-нибудь подозрительный человек казался одним из тех страшных разбойников из лесов с Ока, которые, уж конечно, пробрались в город за своим
Вдруг из-за закрытых городских ворот с другой стороны послышалась слабая песнь во славу Божию, такая знакомая Катрин; она подняла голову.
Древняя, вековая песнь паломников, направлявшихся к могиле Иакова Компостелского! Та песнь, которую они всегда запевали, когда их угнетала усталость, та песнь, которую пела и сама Катрин, когда вместе со всеми выходила из Ле Пюи и когда они шли по пустынным дорогам Обрака. В ней проснулась надежда, показалось, что древняя песнь верующих явилась ответом Бога на ее пылкую молитву. Спрыгнув с повозки, она подбежала к решетке, вцепилась в нее руками, просовывая лицо между перекладин. Перед ней на построенном римлянами мосту стояла толпа разбитых усталостью и оборванных паломников, они старались, как могли, выпрямить усталые спины и поднять отяжелевшие головы. Впереди них, подняв глаза к небу, устремив фанатичный взгляд к облакам и высоко поднимая палку, которой он размахивал в такт песне, шел Жербер Боа…
— Смотри! Надо же, — прошептал Жосс, тоже соскользнув с повозки и встав рядом с Катрин. — Мы встречаемся вновь.
Но Жербер не видел своих попутчиков. Он остановился в нескольких шагах от опущенной решетки и, задрав голову кверху, на крепостную стену, где находились солдаты — наблюдатели, спросил:
— Почему решетка закрыта? Откройте Божьим странникам.
Потом он повторил свои слова по-испански. Один из воинов ответил ему что-то, что, видимо, содержало совет пойти куда подальше, настолько тон был пренебрежительным. И крайне неустойчивая христианская мягкость клермонца не выдержала столь грубого испытания его терпения.
Он возвысил голос и с яростью стал бросать какие-то слова своему противнику.
— Что он говорит? спросила Катрин.
— Что ни один христианский город никогда не осмеливался закрывать ворот перед паломниками, идущими к Святому Иакову Компостелскому, что он и его люди измождены, что среди них есть больные, даже раненые и что им крайне необходимо добраться до приюта, ибо на них напали разбойники, что они требуют открыть ворота.
— А что ему отвечают?
— Что дон Мартин не хочет.
Солдат и пастырь уже на повышенных тонах продолжали диалог. Жербер Боа всадил свой посох в землю и оперся на него в позе ожидания, а в это время вокруг него паломники попадали прямо на землю, сраженные усталостью.
— Ну и что? — спросила Катрин у Жосса.
— Жербер призвал на помощь архиепископа. Солдат ему ответил, что пошли за доном Мартином.
Алькальд по уголовным делам города Бургоса не замедлил явиться. Катрин увидела его длинную черную фигуру, паучьи ноги, прошагавшие по каменной лестнице на стену. Ганс тоже сошел с повозки, не повинуясь охранникам, которые приказывали ему вернуться домой, и подошел к друзьям.
— Может быть, здесь нам и повезет, — прошептал он. — Говорят, дон Мартин как будто сказал, что разбойники, которые набросились на паломников, может быть, те самые, из Ока, и что нужно расспросить прибывших.
Через некоторое время действительно резкий голос дона Мартина раздался над головой у Катрин. Жербер вежливо приветствовал его, но не унял своего высокомерия. Произошел еще один обмен непонятными для молодой женщины словами, и потом вдруг тон алькальда странным образом смягчился. Ганс удивленно прошептал: