Время любить

Бенцони Жюльетта

— Катрин! — воскликнул он, пораженный. — Это невозможно! Вы ли это?

— Да, я, мой друг, именно я… и так счастлива вас видеть! Господи! Но ведь это само Небо вас посылает! Это слишком прекрасно, слишком чудесно, слишком…

Она не очень-то знала, что говорила, охваченная сильной радостью, которая могла бы свихнуть мозги и в более крепкой голове. Но Арно пустил свою лошадь и тоже выехал в первый ряд. Спрыгнув с лошади, он почти упал, тоже, как и Катрин, в объятия мэтра Жака Кера, сраженного вовсе, когда его обнял этот рыцарь — или мавританский всадник? — которого он, однако, тут же узнал!

— И мессир

Арно! — вскричал тот. — Какая невероятная удача!.. Найти вас сейчас же, как только я ступил на землю! Но знаете ли вы, что мне больше здесь и делать нечего!

— Как же?

— Вы думаете, зачем я сюда приплыл? За вами! Разве вы не заметили королевских гербов на моем корабле? Я — посол от герцогини-королевы и прибыл требовать у калифа Гранады господина Монсальви с его супругой… И должен был вернуть ему одного из его лучших командиров, который имел несчастье попасть к нам в плен у берегов Прованса. Должен был произойти в некотором роде обмен…

— Вы рисковали жизнью, — заметила Катрин.

— Разве? — улыбнулся Жак Кер. — Мой корабль — мощное судно, а люди в этой стране уважают послов и в то Же время знают толк в торговле. Я научился договариваться с детьми Аллаха, с тех пор как начал бороздить Средиземное море.

Радость друзей от того, что они опять оказались вместе, была безграничной. Они смеялись, разговаривали все разом, вовсе забыв о тех, кто их окружал. Вопросы сыпались с обеих стopoн так быстро, что никто не в состоянии был на них отвечать, но каждый хотел все знать, и немедленно. Катрин первой опомнилась. Пока Арно и Жак продолжали обниматься, ударяя друг друга по спинам, она бросила взгляд на носилки, между занавесками которых появилась голова Абу-аль-Хайра, и упрекнула себя, что забыла об умиравшем друге. Катрин повисла на руке Жака Кера, почти вырвав его из рук своего мужа.

— Жак, — стала она умолять, — нужно нас отсюда немедленно увезти… Немедленно!

— Но… почему?

И она ему в нескольких словах рассказала о Готье. Радость угасла на обветренном лице купца.

— Бедный Готье! — прошептал он. — Так он все же оказался смертным?.. Признаюсь, я в это не верил… Мы сейчас же перенесем его на борт. Пусть он сделает последний вздох у себя на родине. Палубные доски будут для него родной землей.

Он обернулся к сопровождавшим его людям. Один из них — маленький человечек, видимо, секретарь, если судить по письменному прибору, висевшему у него на поясе вместе с небольшим свитком пергамента. Другой — господин в тюрбане, молчаливый и неподвижный, держался сзади Жака Кера. Вот к нему и обратился купец:

— Господин Ибрагим, вот вы и дома! Мне не придется оговаривать ваше освобождение, потому что с первого же шага я нашел моих друзей. Вы свободны!

— Спасибо за любезность, друг… Я знал, что мне нечего бояться тебя. Ты был тюремщиком, каких узник редко встретит. Вот почему я следовал за тобой без опаски.

— Вы дали слово, что не скроетесь, и я верил ему! — с благородством ответил купец. — Прощайте, господин Ибрагим!

Пленный низко поклонился и поспешно затерялся в толпе, которую Мансур и его люди теперь старались оттеснить, чтобы дать проход носилкам. Моряки Жака Кера с большими предосторожностями вынесли из носилок умиравшего, который был в бессознательном состоянии. Яркое солнце осветило исхудавшее лицо, на котором трагически

темнели круги под глазами. Его отнесли в лодку, и Абу устроился рядом с ним.

— Я останусь при нем, пока он будет дышать, — объяснил врач. — Ведь вы не сразу поднимете паруса?

— Нет, — ответил Жак Кер. — Только послезавтра. Раз уж я здесь, то хотел бы воспользоваться этим, чтобы загрузить на корабль шелка и мебель, пряности и кожу, позолоченные глиняные изделия, и прекрасные пергаменты из газельей кожи, выделанные в Сахаре, где так хорошо умеют это делать.

Катрин удержалась, чтобы не улыбнуться. Жак приплыл за ними, да, конечно, и с полномочиями посла, но торговец остается торговцем. Это плавание, предпринятое в знак дружбы, должно, однако, окупиться…

Пока лодка, увозившая раненого, удалялась к кораблю, откуда должна была вернуться за ними, и пока Арно очень торжественно и тепло прощался с Мансуром, она спросила:

— Кстати, друг мой, как вы узнали, что мы здесь?

— Это длинная история. Но в двух словах… Мы оказались здесь благодаря нашему старому другу, мадам де Шатовилен. Вы, кажется, оставили ее прямо среди гор, но с ней оказался оруженосец мессира Арно, которого она сумела очень хорошо выспросить. Тут же она повернула лошадей, проскакала до Анжера, попала к герцогине-королеве и рассказала ей эту историю. Именно госпожа Иоланда предупредила меня и вместе со мною подготовила это плавание.

— Невероятно! — вскричала пораженная Катрин. — Эрменгарда, которая хотела отвезти меня связанной по рукам и ногам к своему герцогу?

— Может быть! Ведь она искренне считала, что для вас это было бы наилучшим решением проблем. Но с того момента, когда вы упрямо последовали за мессиром Арно… она принялась вам помогать. Она прежде всего желала вам счастья, и вы представить себе не можете того переполоха, который она устроила и устраивала вплоть до самого моего отъезда! Я еле отделался от нее, так она рвалась на корабль!

— Дорогая Эрменгарда! — вздохнула Катрин с нежностью. — Это необыкновенная женщина. Ведь она очень рисковала. Она же не знала, что я найду Арно, что здоровой и невредимой доберусь до Гранады?

Жак Кер пожал плечами и насмешливо улыбнулся.

— Видно, она вас хорошо знает! Если бы ваш супруг оказался в заточении в самом сердце Африки, вы бы нашли способ и туда за ним поехать. Только вот мне, — заключил он, — пришлось бы плыть дальше!..

В самый темный час ночи, что предшествует рассвету, Готье умер в высокой каюте на корме, куда Жак Кер его поместил. Его лицо было повернуто к открытому морю, по второму он не плыл… Агония была ужасной! Воздух с трудом проходил в раненые легкие, и тело гиганта, его могучие силы продлевали изнурительную битву со смертью, делая ее только более жестокой.

— Собравшись около него, Катрин, Арно, Абу-аль-Хайр, Жосс, Мари и Жак Кер ждали конца, бессильные помочь в этой битве, страшной и последней, которую вел Готье за жизнь, покидавшую его. Прижавшись друг к другу, с усталыми лицами, по которым бегали тени от дымных масляных ламп, зажженных в комнате, они молились, чтобы затих этот голос муки. Нормандец на незнакомом языке стенал жаловался, молил таинственные северные божества, которых он почитал всю свою жизнь. Снаружи экипаж тоже ждал, не понимая, что происходит, но уважая горе людей в закрытой комнате.