Время нас подождёт
Шрифт:
Но я ничего не мог рассказать. И так же молчал, как в учительской.
Потом я лёг спать. Нет, сначала я долго плескался в ванной — в последний раз. Там ведь нет ванной, и не будет.
Неужели он меня и вправду отведёт завтра обратно?!
Ну, я ведь сам напросился. Я соврал. Зачем я это сделал?! Я не хочу в детский дом…
Может быть, ночью, пока все спят — убежать куда-нибудь?
Каша была у меня в голове, мысли путались, крутились, я плюхнулся в постель — носом к стенке, почувствовал, как в ноги прыгнул и заурчал кот, и — провалился в сон. Если это можно назвать сном.
Мне приснилась какая-то тёмная комната, вроде нашей детдомовской кладовки с матами, там Перец и наши «хулиганы»,
Кажется, где-то в этой темноте я увидел Юру. Было жарко, как в печке, я не понимал, сплю я или нет, и где нахожусь, но мне казалось, что я слышу, как он шепчет:
— Бедняга… Потерпи, Мишка…
Словно сквозь туман я чувствовал его руку, и мне становилось чуть легче.
Потом снова меня накрыла темнота, но было уже не так жарко. И мне приснился другой сон, спокойный и ласковый.
Поле, цветы, лето — синее, солнечное, и мы идём — я и моя мама, и она мне рассказывает, как они с папой познакомились, как потом он сделал ей предложение. И как я у неё в животе жил и толкался, и спать ночью не давал, и говорит, что не надо обижать Наташу, потому что у неё тоже маленький. А я слушаю её вполуха и думаю — вот же рядом она, мама, и так она близко, словно это не сон, я иду и радуюсь, что нашёл её, что на самом деле она не умерла!.. А от цветов так пахнет вкусно, и бабочки разные над нами кружатся, и ветерок такой свежий — чуть дует, что не жарко. Да точно не сон, а настоящее лето вокруг! А за полем — озеро, чистое-чистое; вдали — белое, вблизи — прозрачное, волны маленькие, а подойдёшь поближе — песчинки можно пересчитать! Мне захотелось искупаться, а мама мне говорит: «Нельзя сыночек, ты болеешь, вот выздоровеешь и будешь купаться…Потерпи, сынок…» — «Как болею, ты что, не видишь, мама — я здоров! И вообще лето, мамочка!» — счастливо кричу я ей, и сон вдруг медленно тает, как облака…
Когда я открыл глаза, то долго не мог понять — какое время года, и где я. Заметил, что в комнате совсем светло, день или утро — неясно… Ой, так я же в школу опоздаю!.. Я захотел вскочить и понял, что голова от подушки у меня не отрывается, а в груди словно застрял колючий шарик. Тогда я осмотрелся и увидел Юру.
Он сидел, откинувшись на спинку компьютерного кресла, и спал. Какой-то он был лохматый и осунувшийся, будто всю ночь провёл за компьютером. И спал так безмятежно, подперев рукой голову, чуть приоткрыв рот, что мне даже где-то в самой глубине души захотелось его разбудить, но это желание лишь на секунду появилось и исчезло, а мне вдруг стало его жалко. Я лежал тихо и не шевелился, и размышлял — почему он здесь сидит, а не спит на кровати, — что случилось? Может, с Наташей чего?!
Поднял глаза на окно — ими почему-то было ужасно больно двигать — и увидел, что снег не идёт, ветки дерева белые, и небо — как молоко, — должно быть, метель недавно закончилась. В комнате стоял полумрак, на улице чирикала какая-то птица, отрывисто и звонко. Рядом с моим диваном я увидел табуретку с какими-то пузырьками и чашками…
Так, что же случилось?
У меня долго не получалось вспомнить — мысли были вязкими, как кисель, и мешала дышать эта боль в груди, и все мысли заполнял мой сон: словно наяву я слышал мамин голос — живой, звонкий, как колокольчик, на Наташкин похож…
Потом я вспомнил другой сон, страшный. Перец, ночная
Детский дом!
Я чуть не подскочил на кровати! Вчера я сказал Юрке, что я хочу туда вернуться, и он ответил… Что он ответил? Что утром, утром… Не надо!
Пружина в диване предательски скрипнула подо мной, Юра проснулся. Поморгал, увидел меня, улыбнулся краешками губ. А глаза у него были какие-то большие и тёмные-тёмные — не разглядишь в них ничего, кроме какой-то неземной усталости.
— Мишка… Как ты?
— Не знаю… — пробормотал я немного сипло. — Юра, кажется, я в школу опоздал…
— В какую школу?! Ты хоть знаешь, какой сегодня день?
— П-пятница… Нет?!
— Воскресенье.
Э-э… Ого! Куда подевались пятница и суббота?
— Я уж думал, что придётся собираться в больницу… Приезжал врач, сказал — бронхит. А эти дни ты лежал с температурой… Мишка ты Мишка… Как ты?
— Юра… Почему ты со мной так возишься?
Я смотрел на Юрку и чувствовал, как в глазах у меня появляются две огромные тёплые капли от этого смешного и ласкового «Мишка ты Мишка». А Юра встал из кресла и, деловито встряхнув градусник, сунул его мне в подмышку, присел рядом на краешек дивана. Положил руку мне на лоб и — ничего не ответил. Я проглотил слёзы и повторил вопрос, а чтоб не расплакаться — заморгал часто-часто, отвёл глаза и услышал тихое:
— Не знаю, Мишка… Хочу, чтобы ты выздоровел, вот и вожусь… — как-то даже грустно ответил.
— Зачем?!
— А просто так… Так, — сказал Юрка уже другим голосом — строгим, вытащил градусник, прищурился. — Ну, хоть уже лучше, слава Богу!
Он поднялся и подошёл к двери, собираясь уйти.
— Юра, а ты когда отведёшь меня в детский дом?
Он с минуту смотрел на меня, потом словно спохватился.
— Никогда. Ты даже и думать об этом забудь! Всё, не болтай, сейчас я пойду тебе чаю сделаю. С чем ты чай будешь?
У меня будто камень с души упал. Даже грудь стала болеть меньше, и я вздохнул поглубже и тут же закашлялся. Но это меня нисколечко не расстроило.
Глава 15.
Мои «внеплановые» каникулы.
Предновогодние дни летели быстро, словно песчинки в песочных часах, стоявших на столе у Юрки. А я всё еще сидел дома и в школу не ходил.
Температуры не было, но накатывала порой такая слабость, что хоть бери и ложись прям там, где стоишь. Потом слабость прошла, а кашлять я не перестал. Он меня замучил, этот кашель! Накрывал так, что аж ребра болели, а всё равно внутри что-то булькало и трепыхалось, как в чайнике. Поэтому даже на улицу меня не выпускали.
Юра был со мной целыми днями. Нет, он не просто сидел со мной в одной комнате и щелкал мышкой за компьютером, — он был рядом. Он разговаривал со мной. Мы смотрели с ним фильмы: весёлые и не очень, детские и взрослые, старые светские и современные наши, даже парочку американских. Но больше всего мне нравилось, когда вечером он мне читал книжку.
Может, это и удивительно — как маленькому перед сном. Когда-то в детстве мне читал отец. Только сейчас книжки были не для маленьких: мы прочитали «Таинственный остров» Жюль Верна и «Колыбельную для брата» Крапивина. И обе мне понравились: в первой — приключения, какие даже не приснятся, а вторую я мог бы слушать ещё и ещё: уж очень хорошо было в семье у Кирилла — уютно, родители добрые, понимающие. И братик маленький… А он любил его и даже спать укладывал, когда мамка с ним не справлялась! И компании, вроде наших детдомовских, от которых Кириллу ой, как досталось… Я даже кулаки сжимал, когда мне Юрка читал про это… Что раньше, что сейчас… Но самое главное — у Кирилла были друзья. Живые, настоящие, готовые прийти на помощь и заступиться за него!