Время нас подождёт

Орлова Ульяна Владимировна

Дома вдоль улицы, по которой мы ехали, стояли невысокие, пятиэтажные. Дорожки здесь не чистили, как у нас, и по улицам гуляли мамы с санками. Повезло их малышам! Надоело, поди, в колясках ездить…

Проехали памятник самолёту. Серебристый, лёгкий, с заснеженным носом и окнами — он, как большая птица, посматривал на город, как бы готовясь улететь и на миг остановившись попрощаться… А потом путешествие наше закончилось — мы свернули во дворик, припарковали и выбрались из тёплой машины на свежий, немного сыроватый и очень чистый воздух.

Юрин

друг жил в пятиэтажном доме на четвёртом этаже. И первое, что я увидел, когда вошёл, — была ёлка.

Огромная, разнаряженная, с раскидистыми зелёными лапами, высокая и с яркой звездой наверху. Звезда была со множеством концов, на которых горели маленькие огоньки, а внутри светился ангел. А на ёлке, помимо дождика, стеклянных игрушек и шариков, мерцали свечи. Настоящие, что ли?!

Я, как был, так и шагнул в коридор и замер на проходе комнаты. Понимаете, это была живая, настоящая, новогодняя ёлка! Сказочные снегурки, сосульки, домики, золотые шишки, лошадки, звёздочки — тихонько покачивались, шарики медленно поворачивались, на мишуре отражался свет от огоньков свечей. Под ёлкой был белый сугроб из какой-то поблёскивающей ткани, и стоял дед мороз. В квартире пахло хвоёй и сладким белым хлебушком.

— Юрка, здорово, друган! — вернул меня к реальности чей-то голос. Я вздрогнул, обернулся и увидел, как Юра здоровается с парнем, крепким таким, ростом чуть пониже его, со светлыми волосами, в белой футболке. — Здравствуй, Миша, — повернулся он ко мне, и я встретился с его взглядом — у него были голубые глаза, как капельки осеннего неба, твёрдые и серьёзные.

— Ты — Денис? — спросил я.

— Ага.

— А на самолёте прокатишь?

Он засмеялся, а я смутился. Иногда выдам так, сразу, о чём долго думаю и только потом понимаю, что невовремя. Позднее зажигание…

Он, увидев, как я растерялся, перестал смеяться и ответил серьёзно:

— Если погода будет. Прокачу…

— Меня в машинах не укачивает! И нигде не укачивает, я натренированный!

— Это хорошо… Ну что, раздеваться-то будешь? Надя блинов целую гору напекла. Как дорога? Долго ехали? — обратился он к Юре.

— Нормально. Местами пробки, конечно, а в целом — недолго. Два часа, получается.

Я стал расстёгивать куртку. Потом поднял глаза и, снова встретившись взглядом с Денисом, чуть улыбнулся.

Не может быть плохо в доме, где так вкусно пахнет.

Надя оказалась совсем непохожей на Наташу. Ну, разве что чуть-чуть. Быстрая, ловкая, с кудрявыми тёмными волосами, со звонким певучим голосом, тонкими, немного строгими бровями — я даже оробел сперва, когда поздоровался с ней. Вот только глаза у неё были похожие на Наташины — тёплые, внимательные и ласковые, только зелёные, а не голубые.

Квартира у них была маленькая, но уютная. Кухня — потеснее нашей, с большим светлым столом, угловым диванчиком и фотографиями на светло-зеленых обоях. Много фотографий, и все они — разные

виды на Землю сверху, наверное, из самолёта. У окон подоконники широкие, на них много цветов. И, что меня поразило, так это плита с гладкой черной поверхностью, без конфорок.

— Это почему она такая?

— Она электрическая, — пояснила Надя. — Вот так зажигается, — я увидел, как на гладкой тёмной поверхности зажёгся красный кружок. — Быстро разогревается, быстро остывает… Керамическое покрытие. А ты что, не видел таких?

— Не-а…

В духовке что-то скворчало, потом оказалось, что это жарилась курица. Как раз такую я очень люблю есть вместе с картошкой…

Пока я с дороги отъедался, Юра расспрашивал Дениса, а тот — Юру о тех событиях, которые произошли в жизни с момента их последней встречи. Надя спрашивала их обоих.

Очень скоро Наде надоело расспрашивать парней, и она перешла ко мне. И — как Наташа, ну точь-в-точь — вот в чём они оказались одинаковыми — как дела в школе? Какие твои любимые уроки? Как закончил четверть? И т. п…. Я сначала терпеливо отвечал, а потом решил перейти в наступление. И стал спрашивать Надю. К тому же курица (вместе с добавкой) была мной съедена, картошка и салатики — тоже, а блинчики высились передо мной золотистой дымящейся горкой — их было много, и съесть их я ещё успею.

— А ты кем работаешь?

— Врачом.

— Ого!

— Ага! — засмеялась Надя. — А ты боишься врачей?

Я пожал плечами: что я, маленький, что ли?!

— А каким ты врачом работаешь? Зубным?

— Нет, детским.

— А правда, что на врачей учатся шесть лет?

— Неправда. Как минимум семь, а то и восемь. А можно и ещё больше, если с аспирантурой.

— А что такое аспирантура? Зачем?

— О, это когда ты хочешь стать очень учёным доктором, писать научные работы и книги и даже открыть свою клинику.

Я покачал головой. Мне пока это не светит.

— А ты как это… пишешь, защищаешь?

— Нет, я пока только ординатуру заканчиваю.

— А это что такое?

— А это врач какой-то определённой специальности.

— Стоматолог?

— Нет, — Надя снова засмеялась, звонко так и необидно. Вообще, я заметил, что она часто смеётся. Несерьёзная девушка. — Что тебе всё стоматологи покоя не дают? Хочешь им быть?

— Нет. Просто это единственный врач, которого я боюсь.

— А… Да. — Надя перестала смеяться. — Пожалуй, не ты один. Я тоже.

— Правда?

— Угу. И чем старше становлюсь, тем страшнее к нему идти.

— Ну да, это бывает… А что такое ординатура?

— Это врач определённого профиля, например — детский хирург, офтальмолог или окулист, лор, невропатолог, логопед, иммунолог… А интернатура — это общего профиля, например врач — педиатр, то есть детский врач.

— А ты какого профиля?

— А я и общего, и узкого, то есть педиатр и невролог. Занимаюсь детишками, которые не могут ходить. Но мне этого маловато, надо бы ещё подучиться…