Время наточить ножи, Кенджи-сан! 5
Шрифт:
Ичиро не отступил. Он шагнул ближе, положил планшет передо мной и включил экран. На нём был график — рост упоминаний «Спрута» в соцсетях после вчерашнего видео. Цифры взлетели, и большинство комментариев были на нашей стороне: «Мураками спас заложницу», «Като — настоящий убийца», «Белый Тигр невиновен». Ичиро указал на экран, его голос стал убедительнее.
— Посмотри, Кенджи-сан, — сказал он. — Люди говорят о тебе, о «Спруте», о «Белом Тигре». Но не все. Есть ещё те, кто помнит слухи, что в твоём ресторане травят людей. Кобаяши и Танабэ посеяли это клеймо, и оно всё ещё липнет.
—
— Хочу сказать лишь, что не нужно отказываться от такого замечательного повода выступить на телевидении. Интервью на Skyline — это не просто эфир. Это шанс рассказать свою историю, показать, что «Спрут» — это не яд, а жизнь, работа, честность. Ты можешь поднять узнаваемость бренда на новый уровень, привлечь клиентов, инвесторов. И, главное, ты сотрёшь пятно с нашего имени. Навсегда.
Я молчал, глядя на график. Ичиро был прав — он всегда был прав, когда дело касалось бизнеса. Я вспомнил, как тяжело мы боролись, чтобы «Белый Тигр» стал чем-то большим, чем просто ресторан. Сато, Като, Танабэ — все они пытались утопить нас, и вчера я доказал, что мы сильнее. Но слухи были как яд фугу: даже малая доза могла убить репутацию.
Акико кашлянула, её взгляд был внимательным, но она не вмешивалась. Волк хмыкнул у двери, явно соглашаясь с Ичиро, хоть и молчал.
Я вздохнул, потирая висок, где всё ещё ныла ссадина от драки с Като. Моя усмешка стала мягче, почти смиренной.
— Ладно, Ичиро, — сказал я, глядя ему в глаза. — Ты победил. Договорись с Skyline. Но никаких их игр — я говорю правду, без сценариев. И если они начнут копать под меня, я уйду прямо из студии.
Ичиро улыбнулся, его лицо осветилось облегчением.
— Договорились, — сказал он, уже набирая номер на телефоне. — Я всё организую. Ты будешь в эфире к восьми. Это будет твой день, Кенджи.
Акико наконец заговорила, её голос был тёплым, с лёгкой насмешкой.
— Не забудь улыбаться, Кенджи, — сказала она. — Камеры любят героев, а не ворчунов.
Я фыркнул, но её слова сняли часть напряжения. Волк усмехнулся, и я почувствовал, как кабинет словно наполняется свежим воздухом.
Опыт съемок на телевидении у меня уже был, но совсем не тот. Кулинарное шоу — это тебе не серьёзное бизнес-интервью.
Я открыл новостную ленту, чтобы посмотреть, что сейчас вообще происходит в мире телевидения. Ролик на сайте «Нихон Кейдзай» — экономического канала, который не тратил время на сплетни, — сразу зацепил взгляд. Заголовок был как нож: «Дело Сато: Полиция раскрывает детали». Я нажал на воспроизведение.
Кадр ожил серым утренним Токио, где полицейский участок казался угрюмым монолитом под низкими облаками. Кобаяши стоял в центре, окружённый роем микрофонов, его лицо — потрёпанная маска, где усталость мешалась с плохо скрытой паникой. Дешёвый костюм топорщился на ветру, редкие волосы прилипли ко лбу, а его пальцы нервно теребили лацкан пиджака. Пот блестел на его висках, выдавая, что он на грани. Молодая репортёр в строгом синем жакете, сжимая микрофон с логотипом «Нихон Кейдзай», задала вопрос, её голос был острым, как скальпель, и не обещал пощады.
— Детектив Кобаяши, до ареста Рюдзи Като вы намекали, что убийца связан с
Глаза Кобаяши дёрнулись, как у загнанного зверя, он откашлялся, но звук был хриплым, почти надломленным.
— Мы… мы работали с тем, что у нас было. Улики, версии — всё проверяли. Я никогда не называл имён, это пресса… — он сглотнул, его пальцы сжали лацкан так, что ткань смялась. — Пресса раздула слухи. Като оказался виновным, и это… это подтверждает, что мы шли в нужном направлении.
— Но ваше расследование против Мураками длилось неделю, а Като вы упустили. Это ошибка или попытка отвлечь внимание?
Лицо Кобаяши покраснело, пот проступил сильнее, он бросил взгляд в сторону, будто ища спасения, но камеры не отпускали.
— Никаких попыток! Мы… мы проверяли всех! «Спрут» был логичной мишенью — там умер Сато! Это не ошибка, это… стандартная процедура.
— А как насчёт расследования против вас, детектив? Говорят, вы брали деньги от Хидеки Танабэ, чтобы топить «Спрут». Что скажете?
— Это ложь! Клевета! Никаких денег, никаких доказательств! Вы… — он ткнул пальцем в репортёр, но палец дрожал, выдавая его, — вы просто хотите сенсацию!
— У нас есть переписка, где вы хвастались, что «убрали любопытную девчонку» из полиции. Это о детективе Танаке?
— Хватит! Я не обязан это терпеть! — Он развернулся, расталкивая микрофоны, и почти побежал к дверям участка, его шаги были неровными, как у человека, убегающего от собственной тени.
Кадр сменился студией, где ведущий в безупречном костюме сидел за стеклянным столом. На экране позади него график акций «Спрута» взлетел на 6,7%, как феникс из пепла.
— Бегство Кобаяши только подлило масла в огонь, — сообщил ведущий. — Акции «Спрута» растут на волне героизма Кенджи Мураками, чья схватка с Като стала сенсацией. В то же время «Серебряный Журавль» Хидеки Танабэ потерял 33,2% из-за слухов о коррупции. Аналитики предсказывали, что «Спрут» вернёт доверие, если Мураками использует момент для PR.
Видео завершилось логотипом «Нихон Кейдзай», оставив тишину, пропитанную напряжением.
Я выключил телевизор.
Кобаяши тонул, его ложь разваливалась на глазах у всего Токио. Он пытался выкрутиться, но репортёр разрезала его, как скальпель, и он сбежал, как трус. Его карьера была кончена, а слухи о деньгах Танабэ и его давлении на Акико только ускоряли падение. Я вспомнил, как Ичиро говорил о росте акций — рынок повернулся к нам, и видео с пирса сделало меня героем.
Я потёр висок, где ссадина от драки с Като всё ещё пульсировала, и подумал об Ичиро. Он был прав, когда говорил про интервью на Skyline. Я хотел тишины, хотел спрятаться от камер, но это был шанс рассказать правду, очистить имя «Спрута». Я не мог упустить его. Я встал, чувствуя, как решимость вытесняет усталость, и набрал номер Ичиро. Он ответил мгновенно.
— Кенджи-сан, — сказал он, его голос был полон энергии. — Журналисты всё ещё рвут телефон. Skyline ждёт ответа.
— Договорись, — сказал я, мой голос был твёрдым, как сталь. — Я иду на интервью. Сегодня, восемь вечера. Но никаких их сценариев — я говорю, как есть.