Время наточить ножи, Кенджи-сан! 6

Волков Тим

Из машины вышли трое. Сразу понятно: не случайные посетители.

Первым — Сакураи-сан, мужчина лет шестидесяти, с густыми серебристыми волосами, гладко причёсанными назад. Его взгляд, холодный, как сталь, скользнул по фасаду, потом — по вывеске. Он ничего не сказал, но я заметил, как его бровь едва заметно дрогнула. Придирчивый. Опасный. Именно он решает, будет ли у тебя жизнь после сегодняшнего вечера.

Второй — Фуюка Шимада, миниатюрная женщина в очках, с тетрадью в руках и лицом, где нет ни одной эмоции. Она

всегда записывает всё вручную — даже сейчас, на ходу, ещё не переступив порог. От неё не скрыть ни треснувшего стакана, ни потёртой скатерти, ни лживой улыбки официанта. Её перо — приговор.

И, наконец, третий — Коити Нара, моложе остальных, с ухмылкой игрока и глазами, которые сканируют всё: от аромата соуса до маникюра у хостес. Он разбавлял холодность остальных нотками язвительной любознательности. Его любят в колонках. Его боятся в кухнях.

Когда они вошли в зал, он уже сверкал как катана: всё было идеально вычищено, каждое меню выглажено до миллиметра. Музыка — едва уловимые звуки сямисэна, будто эхо старого Киото. Свет — мягкий, золотистый, точно расставленный, чтобы ни одна тень не испортила подачу.

Они сели за отведённый им стол, ближе к залу открытой кухни — по плану. Мы хотели, чтобы они видели: ничего не скрываем. Юки встретил их коротким поклоном, как старый мастер. Он знал: говорить много — значит, извиняться заранее. Лучше — действовать.

Меню… Юто откорректировал его в последний момент, кое-что добавил, кое-что убрал, ссылая на то. Что хочет, чтобы все было идеально. Но куда еще идеальней? Однако же неудача с икрой сделала свое дело, добавив неуверенности в старом меню. Однако же Юто напрямую этого не признавал.

Он вообще редко говорил о вкусах — больше о восприятии. Для него еда была не просто вкусной или нет — она либо попадала в сценарий, либо ломала его.

На утреннем совещании, когда я спросил, почему из меню убрали ризотто с морепродуктами — блюдо, которое мы готовили неделями, — он даже не вздохнул. Просто открыл планшет, показал фото.

— Это. Видишь? — он ткнул пальцем в изображение почти идеального блюда. — Красиво, вкусно, дорого. Но знаешь, что скажет Сакураи?

— Что?

— Что это подражание. Европейская форма. Имитируем. Мы — не они. И он будет прав.

— Откуда такая уверенность?

— Этой ночью я изучил все рецензии «Золотой Вилки». Все до единой, особенно уделяя внимание плохим и критическим. И все понял.

Я молчал, а он продолжил, уже тише:

— Мы не можем позволить себе выглядеть, как подражатели. После истории с Кимуро мы должны доказать, что «Жемчужина» — не подделка. Не место, где прячут икру под рисом. Мы — настоящие. И потому — якиудон. Блюдо из уличной еды, но поданное с достоинством. Своё, искреннее. Без масок.

Он прав. Тогда я это понял. В этот вечер мы не просто готовили — мы очищались. От подделок. От схем. От трусости.

Меню

было не компромиссом. Это был наш манифест.

Первое блюдо — амюз буш: крошечный тартар из тунца с соусом юдзу, поданный в ложке, украшенной лепестком сакуры. Сакураи поднёс ложку к лицу, вдохнул. Не ел сразу. Пауза. Потом — один медленный укус. Ложка легла обратно на фарфоровую тарелку. Он кивнул. Фуюка записала что-то, не поднимая глаз. Нара усмехнулся и шепнул что-то официантке. Мы не услышали — но он доел до крошки.

Второе блюдо — дайкон, тушёный в бульоне с сушеными гребешками, на горячем камне. Пар поднимался завораживающе. Аромат был тонким, как утренний дым в деревне. Нара поставил палочки и закрыл глаза на секунду, будто слушал музыку. Фуюка снова сделала пометку. Сакураи не отреагировал. Просто ел — молча, точно, вдумчиво.

Я стоял за дверью, сердце билось в рёбра. Юки подошёл ко мне, сказал вполголоса:

— Дыши ровнее. Пока ни одного перекоса. Ни одной ошибки.

Я кивнул. Всё шло по плану. Пока что. Но я знал — они ещё не добрались до главного.

До «Якиудона с трюфельным соусом». До блюда, которое или вознесёт нас, или похоронит.

Третье блюдо было лёгкой прелюдией перед основным — карасидаи, морской окунь, обжаренный на скиле с соусом понзу и редисом, нарезанным, как лепестки хризантемы. Это блюдо не должно было удивлять — его задача была одна: показать мастерство. Баланс. Чистоту техники.

Сакураи не говорил ни слова, но взял палочки медленно, точно, как хирург. Окунь исчез с тарелки за четыре ровных движения. Он поставил палочки на подставку. Это было его единственным комментарием. Но я знал: это почти комплимент.

Юки ловко управлял кухней, словно дирижёр без палочки. Каждое движение — проверка, каждый взгляд — команда. Он не просто готовил — он воевал. И вот пришло время финального удара.

Якиудон с трюфельным соусом и жареными шитаке, тонко нарезанными и уложенными веером, с тёртым жареным имбирём и лепестками микрозелени. Визуально — просто. Как рисовый обед в уличной закусочной. Даже, я бы сказал, рискованно. Но аромат… даже я, зная каждый ингредиент, ощутил, как воздух стал плотнее.

Подачу сделали одновременно. Три блюда легли на стол, как фигуры на шахматную доску. Официанты отступили. Кухня притихла. Все замерли. Даже вытяжка вдруг казалась тише.

Сакураи первым накрутил лапшу на палочки. Медленно, будто проверяя текстуру пальцами. Поднёс ко рту. Один вдох. Один укус. Один долгий, неподвижный момент. Затем — он отложил палочки.

Моё сердце в этот момент сделало что-то между обмороком и прыжком. Он… не ел дальше. Просто смотрел вперёд. Как будто… разочарован?

Фуюка сделала три строчки в тетради. Коити Нара ел дольше, но молча. Улыбка исчезла. Он жевал с хмурым лицом и кивал… сам себе? Или повару? Или будущему приговору?