Время неба
Шрифт:
«Колесникова, а сколько ему будет, когда тебе исполнится пятьдесят?»
«Все так плохо, да, Майя? Неужели на примете больше совсем никого нет?..»
Я трясу головой и тихо матерюсь.
Какое бы решение не принял Тимур в дальнейшем, я не хочу, чтобы оно зависело от меня. Очень скоро природа возьмет свое — он найдет более подходящую девушку, полюбит ее и забудет обо мне.
Но в руках, вцепившихся в пластик сиденья, нет силы. А эмоции, выскочившие прямиком из ада, раздирают нутро.
Как же я буду существовать
Протяжно вздыхаю и прикрываю веки.
Кто-то из нас должен быть мудрее.
Так нужно. Так правильно.
Покачнувшись, электричка останавливается на тихом, заросшем ивами полустанке. Выныриваю из отравленных безысходностью дум, опознаю местность, схватив пожитки, бегу к выходу и выпрыгиваю на перрон.
Над дачным поселком киселем растекся расплавленный жарой полдень — вездесущее солнце поливает светом палисадники, отражается от крыш и оконных стекол, пробирается сквозь ветви плодовых деревьев и рисует на траве причудливые узоры.
Несмотря на утренний кошмар, я стараюсь дышать полной грудью и подмечать красоту в мелочах. Если бы мы успели провернуть авантюру с приездом сюда, Тимур наверняка нашел бы множество отличных кадров, а я шагала гораздо увереннее…
Но реальность безрадостна. Ноги заплетаются, неприподъемный камень давит на плечи.
Мама определенно усугубит мою разбитость — обругает последними словами, не сразу пустит на порог, заставит почувствовать себя пустым местом, и я с радостью побуду боксерской грушей. Ибо заслужила… Да и… податься совершенно некуда.
Сражаюсь с щеколдой на калитке, вцепившись в лямки рюкзака, шаркаю по светлому гравию садовой дорожки, поднимаюсь на крыльцо и нажимаю на пуговицу звонка. Рассматриваю кеды, определяюсь с уровнем ужаса в душе, прислушиваюсь и звукам в прихожей и, потупившись, смиренно жду. Я на два месяца выпала из привычной жизни и почти не вспоминала о маме. Сейчас она легко и быстро восстановит статус-кво.
Дверь бесшумно распахивается.
— А, это ты… вспомни, как говорится… — Мама не собирается скандалить и гнать меня взашей, и я с облегчением выдыхаю:
— Привет.
Как на поводке, плетусь за ней в глубины дома, по пути прячу в угол рюкзак, меняю кеды на тапочки, осматриваюсь.
Залитые солнцем комнаты окончательно преобразились — ремонт завершен, больше ничто не напоминает о прошлом, о детстве, о папе… Остается лишь позавидовать маминой выдержке и умению бесследно вычеркивать из жизни людей. Но сожалений нет — в эфире лишь тишина и пощелкивание радиоволн.
Родители не научили меня их любить. Вот так все просто и страшно.
Мать передает мне старую потрепанную футболку и спортивные штаны и, прислонившись к косяку, с пристрастием наблюдает, как я переодеваюсь.
— Что-то ты
— Еще не решила… — отвечаю выдрессированным дружелюбным тоном. — Но, вообще-то, у меня двухнедельный отпуск.
— Две недели я тебя не вынесу… — припечатывает мама, и тут же смягчается: — Так и быть, оставайся на пару дней.
Она проводит меня на кухню, открывает холодильник, зажигает газ под кастрюлей и, вручив столовые приборы, садится напротив. Без умолку нагружает ненужной информацией — о соседях, об орхидеях, о новом рецепте диетического салата, о планах наведаться в город и остановиться в моей норе.
Прежде разговор обязательно бы скатился к упрекам — если бы не мой промах десятилетней давности, однокомнатная квартира была бы заменена двушкой, и ей не пришлось бы меня стеснять… Однако этого не происходит.
Под нос опускается тарелка с картофельным пюре и сосиской, но есть я не хочу — слишком расстроена и раздестроена.
Мать подпирает кулаком подбородок, с показным интересом расспрашивает о делах, но я не ведусь на елейные речи — такое ее поведение по-обыкновению не сулит ничего хорошего. Киваю, отвечаю односложно и, подобравшись, с содроганием ожидаю, когда она все же раскроет карты.
— Вся душа изболелась. Ну как же ты умудрилась упустить Олега?.. — шоу наконец начинается, и я опускаю больную голову. Тема недорыцаря настолько неактуальна, что становится смешно.
— Мам, ты же знаешь: у него есть другая. Все это время была…
— Да уж, ты бы ни при каких раскладах не смогла его отбить. Потому что дура набитая… — ковыряю вилкой пюре и молчу; мать вздыхает: — Вот что, Майя. К Филимоновой приехал погостить сын. Дима. Она давно собиралась наведаться, посмотреть на сад и ремонт, пригласим и Димочку. Сейчас позвоню ей. Мясо в холодильнике, достань и замаринуй. Поторопись, что застыла, как неживая?
Откладываю вилку и не могу вымолвить ни слова — жизнь только что проехалась по мне катком, мама не может не видеть этого, но ей все равно.
Всем, кроме одного человека, давно на меня наплевать, но о нем больше нельзя даже думать.
Я слишком устала — от слабости дрожат руки и темнеет в глазах. Единственное, чего желаю — запереться в своей комнате для отшельников, завалиться в кровать, и, завернувшись в холодное отсыревшее одеяло, уснуть, но, вместо этого, как робот выполняю все команды матери.
"…Подай. Принеси. Ну кто так режет лук?.. Опозоришься и перед Димой…"
Ломая установки и блоки, мысли упрямо стремятся к Тимуру — я скучаю, умираю от ужаса, страдаю буквально физически. Подальше убираю телефон с его портретом на заставке, и, чтобы оттянуть неизбежное, считаю до ста. Сто раз до ста, снова, и снова…