Время неба
Шрифт:
— Я же говорила: она сложная. Не думаю, что… — с трудом собираю воедино разбредшиеся мысли, но Тимур перебивает:
— Не сложнее моей, поверь. Зря сомневаешься. Воспользуйся мной, шокируй… После такой выходки мать примет любой твой выбор. Я впрягусь в случае необходимости. Но ты и без меня можешь держать удар.
На миг воображаю вытянувшееся лицо мамы в момент знакомства с Тимуром, и его предложение внезапно становится крайне заманчивым. Отсутствие материнского одобрения — мой главный, глубинный, страх. Он поможет побороть и его. У нас есть шанс
— Хорошо, — обнимаю его и уютно устраиваюсь на пахнущем солнцем плече. — Давай как-нибудь сделаем это.
Беспомощное зрение наконец привыкает к темноте и различает на небе россыпи звезд, невидимые в загазованной городской черте. Прирастаю дрожащим телом к горячему телу Тимура, вглядываюсь в их мерцающий слабый свет и качаюсь на волнах абсолютного счастья.
Провожу ладонью по ежику его бритого затылка, запускаю пальцы в густые волосы на макушке, подаюсь вперед, и, в кромешной темноте, по дыханию нахожу губами его губы.
Он — мой единственный смысл. Я люблю его…
***
Щебетание утренних птиц, шорохи и тихие шаги нарушают спокойный сон — распахиваю глаза, и яркий солнечный свет заставляет на миг зажмуриться.
— Доброе утро, Май! Я готов. Иду сдаваться. — Сногсшибательный красавец в строгом черном костюме склоняется надо мной, целует в лоб и кончик носа, и криво ухмыляется: — Хотя… Может, ну его на…
Смеюсь, отбиваюсь от него и прикрываю лицо одеялом. Желаю удачи, обещаю весь день держать скрещенными пальцы, плетусь за ним в прихожую, висну на теплой шее…
Снова хочется плакать, а лучше — увязаться следом. Прямо в его футболке на голое тело заявиться в шарагу и устроить там фурор.
Мы долго и крепко обнимаемся, но обстоятельства все же вынуждают оторваться друг от друга. Подмигнув на прощание, Тимур рисует в воздухе сердечко, нахально улыбается и скрывается за дверью, а я, замерев в иррациональном ужасе, прислушиваюсь к его удаляющимся шагам.
И вздрагиваю от протяжной трели звонка — от неожиданности с губ срывается мат, а в глазах темнеет.
«…Видно, что-то забыл. И вернулся…» — выводит из оцепенения спасительная догадка.
Плохая примета.
Но я больше не верю в них.
Щелкнув замком, широко раскрываю дверь, и взгляд беспомощно мечется по бледному лицу молодой брюнетки — я вижу ее впервые, но она отчего-то кажется смутно знакомой.
— Чем могу помочь? — хриплю и вдруг давлюсь осознанием. Цепляюсь за прохладный металл дверной ручки и в ужасе жду ее дальнейших действий.
— Майя, да? — устало вздыхает она, снимая с плеча объемную сумку. — Ну, привет, «девушка». Вот я тебя и нашла.
***
27
27
Испуг вытесняется растерянностью и невыносимым стыдом — поганое чувство, будто я попалась на месте преступления, не дает вдохнуть. Не знаю, что сказать и что предпринять — язык прирос к нёбу, а мозг закоротило.
— Можно войти? — гостья бесцеремонно отодвигает меня с пути и, прямо в туфлях на высоченной шпильке, уверенно
— Эльвира. — Представляется она, и, опознав ярко-зеленую футболку, висящую на мне мешком, бледнеет еще сильнее. — Вот, значит, как…
— М-может, чаю? — проявляю чудеса гостеприимства, и дама вдруг начинает истерически хохотать.
— Какой чай. Водка у тебя есть? — Она до предела взвинчена, на бледном лице проступают красные пятна. К пониманию мы не придем, да и странно было бы на него рассчитывать.
— Да, есть…
Водка, принесенная Олегом на 8 марта, запрятана в одном из шкафов, но я мгновенно забываю, в каком именно. Неловко хватаюсь за ручки, поочередно раскрываю створки, и Эльвира, вытянув шею, с места требовательно заглядывает в каждый из них.
Ее сходство с Тимуром поражает — разве что черты лица мягче, габариты намного скромнее, и вся ее хрупкая фигура облачена в дорогие эксклюзивные шмотки. Я никак не представляла наше знакомство, надеялась, что до него не дойдет, а если дойдет — Тимур без вселенских трагедий все разрулит. Он действительно мог это сделать, но разминулся с матерью на пару минут, и вся ответственность за разговор с ней внезапно легла на меня…
Наконец вожделенная бутылка находится.
Ставлю на стол стаканчик из бабушкиного чешского набора, на миг задумываюсь, стоит ли поставить второй, однако отказываюсь от заманчивой идеи напиться — нельзя предстать перед ней в еще более невыгодном свете. Хотя… куда уж хуже.
— Сядь! — приказывает она, сворачивает блестящую пробку, льет содержимое в стакан и опрокидывает в рот. — Я сейчас вкратце обрисую ситуацию. А ты, «девушка», молча выслушаешь.
Умом понимаю, что дамочка, заявившаяся в мой дом, ведет себя по-хамски и специально провоцирует на скандал, но послушно опускаюсь на край дивана. Возможно, я бы ответила. Если бы она не была мамой Тимура, а я — не чувствовала за собой вины.
— Горю желанием разорвать тебя собственными руками, но… Все мы взрослые люди. Так что я скажу тебе кое-что, а ты решай… — Эльвира с хищным интересом разглядывает меня — пялится на голые коленки, сцепленные в замок руки, на грудь под футболкой Тимура и ненакрашенное лицо. — Что ж… Может, бог не обделил тебя внешностью, но Тимочка — мой единственный ребенок.
Последнее слово бьет больнее оплеухи.
— Он не ребенок… — вырывается у меня, и она взвивается:
— Ему только в марте исполнилось девятнадцать, ты хоть понимаешь это, или совесть совсем атрофировалась?!
Рука с идеальным френчем и массивными золотыми кольцами протягивает мне смартфон, на заставке, на фоне зеленого моря, пальм и белой яхты, широченной улыбкой сияет худенький мальчик. Мне тяжело на него смотреть.
— Это Тима, пять лет назад, — она прячет смартфон в карман брендовых джинсов. — Ему тут четырнадцать. Тебе же тогда было явно больше, дорогая ты наша?