Время неба
Шрифт:
Разговор с Тимуром рано или поздно состоится, но мне нужно время — чтобы прийти в норму, собраться, придумать стройную версию событий и безукоризненно сыграть сцену расставания с ним.
***
29
29
Последние десять лет я пережидаю проблемы, засунув голову поглубже в песок. Самый действенный способ, иного — более подходящего — так и не нашла, а без Тимура верить в себя уже не получается.
Вот и сейчас, в сотый раз убедившись, что телефон отключен,
С реки тянет стоячей водой и прохладой, удлинившиеся тени яблонь навевают тоску и снова оживляют в душе первобытный ужас.
«…Что мне делать?..»
Прогоняю наваждение, вооружившись ножом и разделочной доской, встаю у стола под навесом и принимаюсь за нарезку лимонов.
В голове нет ни одной здравой мысли, нет даже зачатков плана на ближайшее будущее — знаю только, что должна ударить Тимура под дых, внезапно и больно, так, чтобы он не оправился. И чтобы впредь не захотел иметь со мной ничего общего.
Лимон истекает едкой прозрачной кровью, нож выскальзывает из рук и со звоном падает на бетонную плитку веранды.
Мама, засыпающая в мангал угли, с пристрастием наблюдает, как я, приняв неловкую позу, всеми способами пытаюсь его достать.
Моя никчемная жизнь — затянувшийся экзамен, который я никак не сдам.
— Прости, нечаянно… — счищаю с лезвия налипшие соринки и предусмотрительно извиняюсь, однако мама только загадочно улыбается:
— Хорошая примета. Нож упал, значит, в гости придет мужчина.
Поднимаюсь, отряхиваю колени, прислушиваюсь к себе и ясно осознаю: мне сейчас не до новых знакомств.
— Мам, ты вполне неплохо живешь одна. Может, и для меня это вариант? Как-нибудь да справлюсь?..
— Не умничай! — резко обрывает она. Сеанс неслыханной доброты окончен. — Ты пустоголовая. Как собираешься выживать, когда меня не станет? Свяжешься с очередным дебилом и по миру пойдешь?
— А ты уверена, что Дима этот — не дебил?..
Мама вздрагивает и бледнеет от гнева.
— Я видела его. Такой красавец!.. Образованный, воспитанный… Состоятельный. Переспи с ним, залети, но только удержи! — она прожигает меня полным досады и разочарования взглядом. — Если упустишь — ты мне не дочь. Окончательно!
Сдуваю со лба надоедливую прядь, вытираю руки об олимпийку и ухожу к забору. Облокотившись на калитку, усиленно жую мятную жвачку и обозреваю предзакатные дали — родные привычные виды полей и огородов, отсеченные от неба полоской синего леса.
Стараюсь отключиться от ужасающей несправедливости маминых слов и от зазеркальной, волшебной и светлой реальности, оставленной мною в городе. Загасить пылающую огнем злость и жить текущим моментом.
Летний вечер опускается на поселок, где-то растерянно кукует кукушка и хрипит старое радио, полинявшее небо розовеет с одного края, уши закладывает
— В сто сорок солнц закат пылал, в июль катилось лето… — декламирую тихонько, и порыв сделать пару снимков и отправить их Тимуру на миг согревает сердце. Он бы оценил такую красоту. Выдал что-нибудь лаконичное и прекрасное, улыбнулся и вернул мне желание жить и мечтать.
В груди кипятком разливается ощущение конца света, не отличимое от того, что чувствуют девочки-подростки, отпускающие болезненную первую любовь.
Если бы я была юной — принялась реветь навзрыд, жалеть себя и проклинать судьбу. Но в памяти до сих пор стоит злосчастная фотография смеющегося мальчика на фоне моря и пальм, и лицо Эльвиры, перекошенное ненавистью, омерзением и мольбой.
Все справедливо. Сейчас все именно так, как должно быть.
А дурные предчувствия, слезливость и дискомфорт от впившихся в ребра косточек лифчика — гребаный ПМС, через неделю он закончится, и эмоции схлынут.
Я соберусь, соберу себя по кусочкам.
Хватит быть жалкой, идти на поводу у желаний, фатально ошибаться, раскаиваться и позволять вытирать о себя ноги. Хватит страдать.
Я взгляну в ненормальные глаза Тимура и любыми способами донесу до него истинный расклад: у нас разные пути. В его жизни мне нет места.
Я старше, я смогу.
Он сам научил меня не извиняться и не сомневаться.
Странное воодушевление разрядом тока проходится по конечностям.
Да, мне позарез нужно познакомиться с Димой. Если он хоть на сотую долю соответствует маминым россказням о нем, я точно сумею наступить на горло собственной дурацкой песенке…
***
Наконец у калитки раздаются неторопливые шаги и шуршание гравия, Филимоновы — дама неопределенного возраста и высокий молодой мужчина — входят в сад. Завидев меня, гость демонстрирует не в меру широкую улыбку и без стеснения пялится. Прямо на грудь.
Подбираюсь и прикусываю губу — этот кадр совершенно точно осведомлен об истинной причине приглашения на барбекю. Балаган, срежиссированный мамой, едва начался, но уже до зубовного скрежета бесит.
— Дмитрий, — представляется он, чуть дольше, чем следовало бы, пожимая мою руку, и я киваю. Я в своем репертуаре — увлеченно выискиваю в пришельце недостатки, и с удовлетворением подмечаю седину в аккуратно подстриженной бороде и залысины, тщательно скрываемые челкой.
Переглянувшись, мамаши сажают нас рядом, занимают садовые стулья у противоположного конца стола и наперебой трещат о том, как рады встрече.
Мама без устали нахваливает глупую дочь — как торговец, которому во что бы то ни стало нужно сбыть залежалый товар, Дима деликатно кивает, пространно отвечает на ее вопросы, снова окидывает меня оценивающим взглядом, и в нем вспыхивает явный интерес.
Возникает срочное желание выпить холодной воды и умыться, но я, отринув сомнения, тоже тайком рассматриваю его.