Время останавливается для умерших
Шрифт:
— Осмотр места? Это ничего не даст.
— Ты не знаешь, о каком осмотре я думаю. Даже не догадываешься. Франек, я начал это дело, мое последнее большое дело, и я должен довести его до конца. Когда Броняк признается в убийстве, он признается автоматически и во всем остальном, подтвердит прежнее показание Шыдлы, приказавшего убить Зомбека. Этим признанием Броняк будет обороняться, а нам только того и нужно, чтобы он обвинил Шыдлу.
Сержант кивнул, убежденности в его лице все же не было. Машинально он взял мой чай — как будто
— Внизу кто-то ждет. Я пойду.
— Отказываешься? А ты слышал, что сказал майор? Что он отменил приказ, отстраняющий меня от следствия. Теперь его по-прежнему веду я. Не забыл? А ты придан от оперативного отдела для помощи, не для рассуждений.
Я старался говорить жестко и твердо.
— Правильно, — ответил Клос, — но ты болен. Тебе нельзя. Нужно это как-то согласовать…
— Если я хочу допросить подследственного в особых условиях, то не должен этого согласовывать ни с кем.
Сержант был растерян. Он поднял обе руки в каком-то совершенно безнадежном жесте и тяжело уронил их вниз.
— Не могу, Павел… Почему ты не хочешь понять…
— Делай, как считаешь нужным, — тихо сказал я. — Что касается меня, то сегодня я буду в «Протоне» в двадцать три часа. Ты привезешь Броняка…
— Не привезу.
— Тогда я буду ждать всю ночь. Сдохну там, но не тронусь с места. Ты меня знаешь — я буду ждать. А теперь иди, я устал.
Сержант склонился над кроватью.
— Павел, не езди туда…
Я отвернулся от него и произнес картонным голосом:
— Идите, сержант, вы свободны.
Разговор с сержантом действительно измучил меня, тем более, что я не знал, послушается ли он. Я лежал с прикрытыми глазами в сонном оцепенении, когда почувствовал, что рядом кто-то стоит.
Это была Галина. Через полуопущенные веки я видел ее детскую улыбку, большие глаза и ненакрашенные губы:
— Спасибо, что вы разрешили мне зайти, — улыбнулась она. — Я принесла цветы, но не знаю, куда поставить, здесь нет вазы… Глупости я написала в том письме, правда? Мне самой стыдно, что я отправила это письмо, вы могли меня не так понять… Может вам неприятно, что мой отец… Я с ним больше не живу на Мокотовской и денег его мне не нужно… И с Мареком я порвала, вы знаете? Меня раздражают такие мальчишки… И еще я работаю — меня приняли в бюро воздушного сообщения, я хорошо знаю английский, а живу сейчас у подруги…
Она сообщала все это так поспешно, будто боялась, что я начну говорить сам и скажу ей что-нибудь неприятное.
Я предложил ей сесть. Она устроилась на стуле, прикрывая колени сумочкой.
— Когда вы отсюда выйдете?
— Сегодня, — сказал я, думая о запланированном «осмотре места».
— Правда? Это здорово… Но вы… шутите? Да?
— Ну конечно, — вздохнул я. — Так просто отсюда не убежишь. Меня ждет еще операция. Доставание
— Вы все шутите. А вы знаете, что я написала правду? Серьезно. Я подхожу к этим вопросам без предрассудков. И буду вас ждать. Вы позволите, чтобы я ждала?
— Вы мне очень нравитесь, — сказал я. — И у вас замечательная улыбка.
— И мы с вами будем встречаться?
— Не знаю… Прежде всего мне надо выйти из госпиталя. Вы не беспокойтесь за цветы, я потом попрошу, чтобы принесли какую-нибудь банку. И не покупайте мне больше цветов.
— Но вы можете мне сказать…
— Конечно могу. Спрашивайте.
Галина придвинулась ближе. Чувствовалось, что она здорово смущена всем ходом нашей беседы. Я не мог облегчить ей признаний, и поэтому ей пришлось говорить самой.
— У вас жар, — забеспокоилась она, дотрагиваясь до моего лба. — Я, наверное, мешаю, вы себя плохо чувствуете…
— Вы не дадите мне чаю?
Галина взглянула на столик.
— Чаю нет, стакан пуст.
— Ах, да! Его выпил сержант.
— Какой сержант?
— Не напоминайте мне об этом сержанте. Я в нем разочаровался.
Она снова склонилась надо мной.
— Скажите мне… Может у вас кто-то есть… Ну, вы с кем-нибудь встречаетесь?
— Последний раз я встречался восемь месяцев назад. Но об этом прошу не напоминать.
— Вы ее уже не любите?
— Если бы я ее любил, мы бы не расстались. Вы хотите еще о чем-то спросить?
Лицо Галины просветлело.
— Теперь уже больше ни о чем. Я буду вас ждать. И вам не надо мне ничего обещать. Совсем ничего. Спасибо.
Она еще ниже склонила голову и поцеловала меня в губы.
Когда я открыл глаза, то увидел, как Галина выбегает из палаты.
На столе лежало несколько красных гвоздик. Впервые в жизни мне подарили цветы.
Сержант Клос останавливает машину перед слабо освещенной проходной завода «Протон». Он в форме. При виде его вахтер поднимается со стула. Где-то далеко слышатся раскаты грома.
— Откройте ворота, — говорит сержант вахтеру.
— Ага, — зевает сонный вахтер, — это, значит, вас кто-то дожидается…
— Мы должны кое-что осмотреть, — отвечает сержант.
— Понимаю, — кивает вахтер. — Дело в этом кассире, да? Добрый был человек, тихий, никто даже не замечал, что он здесь работает.
Он отпирает ворота. За стеклом автомобиля замечает силуэт еще какого-то человека.
— Так вас здесь много?
— Много, — отвечает сержант, — А охраны нет?
— Да нет, — говорит вахтер, отпихивая тяжелое железное крыло ворот, — Нового охранника директор сегодня уволил — тот вынес с завода колесо для машины. Это я доложил в дирекцию. Не люблю воров. А нового должны прислать только утром. Но у нас и так спокойно, сами справляемся, без охраны.
Ворота открыты. Сержант подходит к машине.