Время расплаты
Шрифт:
Мне оправдываться было не за что. Я знал, что ни одна звездочка с погон не полетит — ну точно не из-за этого.
— Так не для себя же требовали, — протянул полковник. — Помнишь нашего бывшего начальника? Я тогда еще в подполковниках ходил, его замом был. Он и поделился со мной, так сказать, по старой дружбе. Дело это очень настойчиво и, конечно, с оказанием финансовой помощи органам правопорядка, — не без сарказма сказал Аркадий Иванович, — просил то ли коллега, то ли шеф погибшей.
— И что? — не понял я. — Может, он был ее любовником, родственником
— Ох, мне бы твое спокойствие… Но что-то мне не нравится, — задумался полковник, поджав губы. — Хотя ладно, — хлопнул он ладонями по столу, — если ты говоришь, что все нормально, то я спокоен.
— А кто хоть интересовался?
— Николай Николаевич Родионов, он тут последний год повсеместно медцентры по области открывал.
Это, блядь, шутка?!
Я сжал руки в кулаки, едва сдерживаясь, чтобы не расколоть столешницу одним ударом.
Даже после смерти ему удается портить мне жизнь.
А судьба ироничная дама. Именно ко мне попало дело, которое потом заинтересовало Родионова. Совпадение? Вполне возможно.
Я все-таки не сдержался — что было сил в коридоре впечатал кулак в стену. Но этого было мало. Хотелось снова выпустить несколько обойм в мишень, чтобы отпустило. Как вчера после похорон Родионова. Я понял, что не дотяну до учебного тира, поэтому поехал к Арсену. Да и никто не должен был видеть меня таким: импульсивным, без контроля, слишком эмоциональным.
Выпуская пулю за пулей в мишень, я понимал, что становилось легче ровно настолько, чтобы продолжать жить. Но внутренний проснувшийся вулкан не потушить. Зря я туда поехал…
Блядь, каждое ее движение я запомнил. Зачем? Нахрен мне все это надо? У всех бывает первая любовь, но она вроде как должна становиться приятным воспоминанием, а может, и не очень приятным. Только не такой занозой в сердце, как та, что въелась в меня. Я не помнил каждую женщину, что была после нее, но помнил с ней все до мелочей. Ее глаза, которые смотрели как будто в самое сердце. Я искал такие глаза, такой цвет… Но этот прозрачно-зеленый омут неповторим. Я искал ее волосы, но ни у кого не было даже близко такого оттенка. Я искал все, что было в ней. Не понимал сразу, а потом, когда дошло, когда проснулся утром с какой-то девкой, имени которой даже не помнил, забухал.
Вытащил меня из этого дерьма Арсен и отправил в долгий путь по органам. И вот я здесь.
А зря. Надо было уехать не за двести километров, а минимум — за две тысячи.
Сам виноват.
— Евгений Алексеевич, — окликнул меня Саша, — вы рано. Впрочем, как обычно.
— А тебе чего не спится? — спросил я, открывая кабинет.
— У девушки моей сегодня на работе переучет, вот она и выгнала меня с утра пораньше.
В кабинете мы сделали кофе, и я наконец-то спросил:
— Саш, ты помнишь дело Елизаровой?
— Мое первое, — кивнул опер, — конечно, помню.
— Со
Саша нахмурился, обхватив руками кружку, и ответил:
— Все было на поверхности. Врачей, кстати, часто посещают суицидальные мысли. О, я вчера читал об этом.
Он подорвался и между папками в шкафу нашел журнал. Открыв его где-то на середине, Саша ткнул пальцем в статью и довольно сказал:
— Писала об этом какая-то дамочка из США, но с русским именем. Вот, Родионова Лилия Николаевна.
Кофе встал поперек горла. Сегодня все решили поиздеваться надо мной?
Лилия… Мой цветочек. Нет, уже не мой.
Правое плечо напомнило о себе, заныв на месте татуировки. Она сидела рядом и целовала меня с интервалом в несколько секунд, пока татуировщик вырисовывал на моем плече цветок. Лилию, конечно… Я поначалу хотел свести тату, но не стал — просто дополнил. Мне нужно было это напоминание.
И я с каждым движением машинки убеждался — нельзя никому верить.
Глава 4. Лиля
Выстрел — рука дрогнула…
Я вспомнила, как его руки лежали поверх моих, как он направлял каждое мое движение.
Еще выстрел — уже привычнее…
Но я все равно помнила, как он прижимал меня к себе. Моя спина к его груди — и ничего нет вокруг. Так должно было быть всегда. Он за моей спиной.
Мое знакомство с оружием, хоть и не боевым. Я как будто сейчас, стоя на том же самом месте, что и тринадцать лет назад, проделывая те же движения, ощущала эти прикосновения на себе. Его руки, его грудь, его дыхание, которое обжигало мои волосы и кожу.
Третий выстрел — яблочко.
Четвертый — тоже.
Я палила и палила в мишень, пока не начали раздаваться только щелчки.
Да, становится легче, но не настолько, чтобы забыть.
Передо мной была тумба, на которой… Я провела по ней рукой, все еще держа в руках пистолет.
Он учил меня отдавать негатив в эту мишень. А потом, когда адреналин достигал отметки выше максимума, он брал меня прямо на этой тумбе. Иногда жестко, иногда нежно…
Мы вместе были безумием, слишком сильной страстью, сносившей все на своем пути. Полгода с ним изменили меня.
Вторая обойма… Я ее вставила в ТТ со звонким щелчком.
Здесь все напоминало о нас. У этой стены он просто развернул меня и трахал сзади жестко, грубо. А на этой тумбе прошел губами по каждому сантиметру моего тела, прежде чем войти в меня, аккуратно, не спеша. И любить, любить меня… На полу я рвала его футболку, путалась в необычной пряжке ремня под наш смех, а он до боли сжимал мои бедра, целовал шею, грудь…
Мы задыхались. Без кислорода, которого так мало было, когда нас накрывало, прожить можно. Без поцелуев — нет. Мы всегда выбирали нехватку воздуха — сходили с ума, безумствовали. Здесь он пообещал мне: ничто и никогда не разлучит нас.