Время умирать. Рязань, год 1237

Баранов Николай Александрович

Ратьша прошел вдоль палаток, проверил, ладно ли поставлены. Постоял у костров, хлебнул как раз уварившегося кулеша на пробу, перекинулся парой слов с разомлевшими от жара костров воинами. Вроде все ладно. Подождал, пока поедят Могута с Первушей. Сам от кулеша отказался: наелся в шатре у Матвея. Вот травяного взвара глотнул, обжигаясь: бодрит и согревает.

Увидев, что ближник и меченоша насытились и напились, поманил их за собой. Когда те подошли, сказал:

– Пошли к дороге. Чаю, великий князь вскорости подъедет. Надо встретить.

В лагере у Черного леса простояли полных два дня. Юрию Ингоревичу

не терпелось схлестнуться с татарами, это видно было. Но изрядный воинский опыт подсказывал ему, что утомленных четырехдневным переходом людей и лошадей гнать в битву на отдохнувшего и сытого врага нельзя, потому с задержкой смирился. Дозорные из степи доносили, что татары все так же сидят под Онузлой и никуда пока не двинулись, так что спешить вроде было ни к чему.

Выступили ранним утром третьего дня, на третий день зимнего месяца студеня, декабря по-церковному, только начало светлеть небо на восходе. Обоз оставили в лагере. Трехдневный запас еды и овса погрузили на вьючных лошадей. На заводных усадили пешцов, которые присоединились к войску здесь, у Черного леса. Князья, бояре и дружинники побогаче заводных коней, понятно, взяли. И не по одному. Ратьша ехал на походном жеребце из своей конюшни. Буяна, облаченного в боевой доспех, вели в поводу. Так же двигались и Могута, и Ратьшины дружинники из его личного десятка: чего томить боевых коней, если есть походные.

Войско входило в Черный лес пятью отрядами. Их вели хитрыми лесными дорожками опытные проводники из засечной стражи. Отряды шли не слишком далеко друг от друга, верстах в трех-четырех, чтобы по выходе с другой стороны леса можно было быстро соединиться для отпора возможному наскоку татар, буде они вдруг проведают о приближении русичей и решат ударить на них у самой границы степи и леса. Идти по лесу по одной дороге совокупно всему войску не годилось: змея всадников шириной не больше чем по четыре в ряд вытянется на полдня пути.

Тысячу семьсот степных стражников и присоединившихся к ним ополченцев из сожженных рязанских степных селений тоже разделили на пять частей. Они шли впереди отрядов головными дозорами. Вот и Ратьша с тремя сотнями шел в трех верстах впереди среднего, самого большого отряда, в котором двигался сам великий князь. С Ратьшей отпросился и Олег Красный, поручив свою дружину переяславскому воеводе.

К восходу солнца успели пройти верст десять. Ратислав и Олег ехали в голове отряда. Впереди в версте двигался дозорный десяток. Могута и Первуша поотстали саженей на двадцать, чтобы не мешать беседе боярина с князем. Впрочем, в начале пути разговор не клеился: встали рано, толком не проснулись, потому ехали в полудреме. С восходом солнца ожили. Мало-помалу завязался разговор. Сначала говорили про погоду, про морозец, особо свирепо покусывающий нос и щеки с утра. Потом Ратислав рассказал про лес, про засечную черту, про то, как организована на ней служба. Все это Олег Красный в общем знал, но Ратьша говорил об интересных подробностях, о которых переяславский князь не слыхал. Потом ехали какое-то время молча, любуясь вековыми соснами и елями, сверкавшими под солнцем свежими снежинками, особо яркими на темной хвое.

– Как мыслишь, побьем татар? – задал в конце концов, видно, давно мучивший его вопрос Олег.

Ратьша с ответом не спешил. Затем качнул головой.

– В поле – нет. Зря Юрий Ингоревич этот поход в степь затеял. Ну да о том я уж говорил. Помнишь…

– Да почему же нет? – загорячился Олег. – Вояки они, конечно, посильнее половцев, но

намного ли? Вспомни: один наш одоспешенный конный дружинник аль детский стоит троих, а то и пятерых половцев. Пусть эти и сильнее, все равно один наш двух-трех татар стоить будет! Не так разве?

– Пусть даже так, – невесело усмехнулся Ратьша. – Пусть даже трех татар наш вой стоить будет. Наших тринадцать тысяч. Множим на три. Тридцать девять получается. А татар семьдесят. Да и не все наши так хороши. Вспомни, даже дети боярские многие одоспешены кое-как. Я уж не говорю об ополченцах. А выучка… Татары, говорят, бьются, как единый кулак, а мы…

Нет, в поле против них нам не выстоять. Мыслю, выйти из битвы, сохранив живыми воев побольше – вот в чем задача. Потом трепать их малыми отрядами в Черном лесу и на засеках. После битвы, конечно, там уже не удержим, народу не хватит, но потрепать потреплем. Потом бы отошел к городам. Конницу за стены прятать бы не стал: толку там от нее немного. Пешцов – да, на стены. А конница должна кружить вокруг города, не давать татарским отрядам запасать корм лошадям и еду воинам, наскакивать на осадников, рушить пороки и тараны. – Ратислав умолк. Снова усмехнулся грустно. Добавил: – Да только не слушает никого князь. И меня тож…

– Да если делать так, как говоришь, пускать врага на землю нашу, сколько народу сгибнет, сел, городов, деревень сколько сожгут!

– И так сожгут, – жестко ответил Ратьша. – Не удержать нам татар. Даже если и в поле не выходить, а из-за засек отбиваться, слишком уж перевес велик. А смерды в схронах попрячутся. Кого-то, понятно, достанут, но многие уцелеют. А горожане, может, за стенами отсидятся. Хоть это вряд ли. Вспомни, что они с Булгарией сделали. А та всяко была посильнее нашего княжества. Дождались хотя бы владимирцев, тогда еще могли бы удержать ворога на засеках. Так нет же!

– Нет, нельзя пускать находников на родную землю, – помотал головой Олег. – Смотреть, как зорят селения, девок бесчестят, мужей и детей в капусту рубят. По мне, лучше голову сложить в битве.

– Голову сложить – дело нехитрое, – не согласился Ратислав. – Убьют тебя и твоих воинов, а татарове все так же будут убивать рязанцев, глумиться над женами, насаживать на копья стариков и детей. Легче им будет от того, что ты здесь, на границе, ляжешь со своими воями?

– Ну так надо тогда было, как мой дядя Роман советовал, покориться! – выкрикнул Олег. – И все живы будут!

– Это вряд ли, – покачал головой Ратислав. – Коловрат тогда на совете правильно сказал: пожрут татары все запасы, как саранча. Вымрем к весне с голоду. Да и не удержится такое войско от грабежей и насилия, мыслю, какой бы строгий порядок в нем ни поддерживался. А начнут грабить, насиловать – наши не удержатся, за топоры возьмутся. Тут уж монголы посчитают себя вправе рубить всех направо и налево. Вот так вот.

Олег надолго замолчал, ехал, думал, опустив голову. Потом встряхнулся несогласно, сказал:

– Может, и правильно все, что ты говоришь, брат, но назавтра иль послезавтра, когда сойдемся с татарами в битве, я назад оглядываться не буду. Пойду вперед и буду рубить поганых, пока сил хватит. Чем больше побью, тем меньше их на нашу землю ступит. Легче будет тем, кто в городах и весях наших остался.

– Что ж, я тоже за спинами своих воев отсиживаться не собираюсь. Может, явят Перуне или Христос чудо, и побьем все же татар. А коль нет, но доведется уцелеть, попробую делать так, как сказал. Но это коль не будет другой княжьей воли.