Всадники
Шрифт:
— Да, — продолжал Турсен неторопливо, — тогда я еще не был господином управителем конюшен. Это теперь я руковожу ими более двадцати лет, и иногда этот груз начинает казаться мне тяжеловатым для моих плеч… Только вот, я не знаю никого, кому я мог бы его передать. Кому бы я доверял так же, как самому себе. Никого, кроме тебя.
Урос застыл с чашкой чая в руках. Аккуратно поставив ее на поднос, он постарался придумать достойный ответ и отказать отцу, без того, чтобы тот понял, каким унизительным он считает для себя подобное предложение.
— Я благодарю тебя, —
— Все же, подумай еще раз до завтра, потом сюда приедет Осман бей. — Турсен сделал секундную паузу, приготовившись сказать сыну о самой неприятной проблеме, которую надо было обсудить. — Он приедет сюда вместе с Солехом.
— С Солехом… — повторил Урос побелевшими губами.
— Примерно через два дня, здесь будет устроен банкет в его честь. Он будет сидеть по правую руку Осман бея. И мне было бы приятно, если бы ты сидел по правую руку от меня.
— Вместе с моими костылями? — взбесился Урос и стукнул пиалой о поднос, тайно питая надежду, что хоть на этот раз Турсен вспылит и ответит ему резко и гневно.
— Конечно. А почему нет? — ответил Турсен, отрешенно перебирая изюм на ладони.
Урос почувствовал себя словно в ловушке, связанным по рукам и ногам.
Никакого выхода для себя он не видел. Присутствовать на чествовании Солеха, — какое унижение! Не прийти на праздник — еще хуже. Показать себя трусом и слабаком. Чтобы он ни выбрал, и как бы ни повернулось потом дело, в своих собственных глазах он был бы обесчещенным человеком до конца жизни. Если бы был какой-нибудь путь, чтобы не смотря на людей, их законы, обычаи и привычки, победить саму судьбу и заставить всех играть по тем правилам, которые подходят ему одному. Кто мог ему в этом помочь? Тогда, после побега из клиники, у него был Мокки. — Мокки и Джехол. Теперь саис все равно что умер. Но вот конь…
— Хорошо. Я дам тебе ответ завтра. А сегодня мне хотелось бы еще раз поскакать на Джехоле.
Турсен долго и испытующе смотрел на него.
— Ну, что ж, ладно, — решил он в итоге. — Мокки еще не приходил за ним в конюшни. А за Джехолом ухаживали, как положено.
Аккул сам привел Джехола. Как только Турсен увидел коня, глаза его засияли. «Никогда еще он не выглядел таким красивым» — подумал он. Шкура Джехола блестела на солнце как шелк, его заботливо расчесанная грива развевалась на ветру, а глаза сверкали.
Джехол, казалось, знал, какое впечатление он на всех производит, и ему это явно нравилось. Горделиво он подбежал к коврам, поставил на них свое переднее, начищенное копыто и начал легко пританцовывать.
— Каков красавец! — воскликнул Аккул. — Смотри Урос, он сам идет прямо к тебе!
— Я просил привести коня не ради его красоты, — ответил Урос и эти резкие и холодные слова глубоко задели Турсена.
— Может быть, он недостаточно красив для тебя? — спросил он.
А Урос ухмыльнулся и ответил:
— Когда ты ходил на своих костылях, тебя сильно волновало красивые они или нет?
Одним движением Урос поднялся, вскочил в седло и умчался в даль.
Оба старика обменялись друг с другом
Урос пытался заставить Джехола прекратить резвиться и позерствовать.
Конь подчинился ему с неохотой.
— Хватит уже, — недовольно бросил ему Урос и дернул поводья. — Я тебе не старик, которого можно пронять такими трюками.
При этих словах он почувствовал странную боль. Нет, не старость Турсена была тому причиной, никто не знал этого лучше, чем он. У его отца всегда был Джехол. И всегда конь стоял для него на первом месте. Когда Урос болел, будучи ребенком, отец с брезгливостью оставлял его на попечение женщин. Но если дело касалось жеребят, то он сам следил за их выздоровлением и неустанно менял им солому. А тут Урос внезапно вспомнил одну картину, которая врезалась ему тогда в память. Турсен выходит из дверей конюшни. И он, тот, который никогда не имел времени, чтобы обнять своего сына, бережно несет на руках, прижимает к груди, мокрого, дрожащего жеребенка.
Новорожденного Джехола. И сейчас, так же, как тогда, сердце Уроса стало грызть одиночество своими ледяными, острыми зубами.
«С того самого момента я никогда больше не чувствовал к лошадям никакой жалости. Да и к людям тоже. Никто не может быть мне близок. Лошадь… что ж, человеку она необходима, вот и все. А если она вдруг заболевает или ломает себе ноги, человек берет себе следующую.»
— Джехол или не Джехол, — воскликнул он вслух, — он здесь для моего седла, моей плетки и моих приказов, и на этом все.
Они были на пути, который ввел к степи. Джехол заржал и шумно вдохнул воздух который поднимался от горячей земли, неся запахи сухих трав, полыни и ветра. Он хотел было сорваться с места, но Урос резко удержал его на месте.
— Стоять, пока я тебе не прикажу! — процедил он сквозь зубы. — Я сказал, стоять. Мы никуда не торопимся.
Он вновь подумал о костылях, о банкете в честь победы Солеха и решил: «Да, куда спешить, если для меня вообще нет пути назад?»
Его цель? Русская граница была близко, потом Ташкент, Самарканд.
Раньше, когда еще правил царь, Турсен часто бывал в тех краях. Теперь с обеих сторон границу охраняют солдаты, но что это для него значило? Если бы он действительно захотел… Самарканд или может быть лучше Иран? Там есть эти неизведанные, страшные пустыни… Туда тоже можно было бы отправиться. Или на восток? За Мазари Шарифом, за Катаганом и Бадахшаном, за границей Афганистана есть таинственные горы и долины откуда берет свое начало Пандша. [16] Горы там так высоки, что почти касаются неба, а люди скачут там не на лошадях или ослах, а на белоснежных буйволах. И «гул», снежный человек, тоже живет там…
16
Пандша — одно из названий реки Пяндж