Всадники
Шрифт:
Котел опустел. Кадир аккуратно обтер его внутренность лоскутами, что он сделал из старой рубахи, а затем обмотал этими жирными бинтами рану, которая уже не кровила. Дернувшись еще пару раз, Урос расслабился. Когда ребенок закрепил последний лоскут, больной лежал не двигаясь. Месрор осторожно опустил его ногу на землю, затем поднял с земли то, что когда-то было ступней, и быстро вышел вон. Несколько секунд спустя послышался гулкий стук копыт лошади, что галопом удалялась прочь от стойбища.
— Он скоро вернется, — успокаивающе сказал Кадир Уросу, лежащему
Урос не слышал его, он был без сознания.
— Он немедленно вернется. Честное слово, обещаю тебе. Очень скоро вернется, — повторял мальчик скорее самому себе, чем больному.
Отец оставил его одного с гостем, лежащим без сознания. Какое доверие и какая честь! Но что же он может сделать для этого неподвижно лежащего человека? А если он сейчас умрет? Умрет, пока находится под его, Кадира, присмотром, что тогда? Что скажет его отец?
Мальчик опустился на землю, возле Уроса и прислушался к его дыханию.
Тот дышал тяжело и глухо, с перебоями. Вот дыхание стало тише… еще тише… ой, он совсем перестал дышать! Ах, нет, он задышал снова!
Сердце ребенка застучало так громко, что заглушило слабое дыхание мужчины. Чтобы как-то справится со страхом и не видеть больше его пугающее, восковое лицо, Кадир встал и осмотрелся.
— Какой тут беспорядок! — прошептал он растерянно, но почему-то счастливо. — Отец будет недоволен.
Отмыв с инструментов пятна крови, он аккуратно сложил их в углу, затем собрал лоскуты, обрывки тряпок, остатки плоти и осколки костей — и все это сжег.
«Он наверное захочет горячего чаю, когда придет в себя», — поразмыслил мальчик и поставил котелок с водой на огонь.
Урос все еще был без сознания. Кадир склонился над ним, положил свою маленькую ладошку ему на лоб, и заметив что тот покрылся гусиной кожей, решил: «Он мерзнет!». После чегоснял с себя чапан и накрыл им больного.
Наконец-то он услышал, что к палатке подъехала лошадь отца.
— Вернулся, он вернулся, — зашептал Кадир Уросу.
Ангел смерти Азраил, не пришел за больным, и все было в порядке. Нет, пожалуй не все… кляп лишний. Недвижимый мужчина сжимал его в своей руке, и Кадир хотел было вытащить его. Но тут Урос вцепился в этот лоскут, скрючив пальцы, и, не открывая глаз, застонал:
— Нет… оставь. Я не буду больше кричать… не буду… обещаю… именем пророка.
Голос был столь неузнаваем и так жалобен, что испугал Кадира сильнее, чем если бы этот мужчина неожиданно завопил. Он инстинктивно отпрыгнул от больного и хотел броситься вон из палатки, к лошади, что подъехала к ней, но тут же взял себя в руки. Мальчик, которому отец доверил такое сложное и ответственное задание, не должен больше себя вести как трусливый ребенок.
Месрор сразу заметил, как чисто стало в палатке, что на огне стоит котелок с водой для чая, а маленький чапан Кадира заботливо укрывает больного.
Он положил руку на плечо сына и спросил:
— Ну, что мой мальчик, все хорошо?
Теплый отеческий
— Я точно не знаю, отец. Его лицо все еще не вернулось назад.
— Так даже лучше, — кивнул головой Месрор. — Пусть отдыхает.
Он опустился на колени возле Уроса, отбросил чапан в сторону и прижал ухо к груди человека, лежащего в забытьи. Но он не услышал ни звука. Месрор в недоумении потер лоб: больной дышит, значит и сердце должно еще биться.
Он прижал ухо сильнее, и под рубахой что-то хрустнуло.
«Что за чудеса?» — снова удивился пастух. Запустив руку под рубаху, он нащупал толстые пачки денег и вытащил их на свет. От такой неожиданности он несколько мгновений пялился на них, как остолбенелый, но потом покачал головой, отбросил шнур с пачками правее, и, наконец, смог услышать глухие тоны сердца. Застегнув на больном рубаху и прикрыв его чапаном, он принялся за осмотр ноги. Она все еще была покрыта темно-красными пятнами, но отек уже спал. Кожа не была больше горячей, но теплой, почти нормальной температуры. Месрор поднял перевязанную культю и принюхался. Кадир внимательно следил за каждым его движением.
— Ничего не чувствую, — сказал ему Месрор. — Повязка сильно пропитана жиром. Сними ее, у тебя пальцы будут половчее моих.
Урос по-прежнему лежал неподвижно, словно труп. Месрор взглянул на теперь уже открытую рану и, потрепав сына по голове, с облегчением сказал:
— Ну, сынок, мы выиграли. Можешь наложить повязку снова.
То ли из-за усталости, а может быть от радости, но обвязывая ногу больного, Кадир царапнул ее ногтем. Мужчина дернулся и открыл глаза.
— Все в порядке. Ты можешь быть спокоен, — сказал Месрор, склоняясь над ним. — Теперь лишь стервятники беспокоятся о твоей ноге.
— Какие стервятники? Почему? — прошелестел Урос в ответ не понимая, и в ту же секунду вспомнил все.
Рука сама потянулась к месту перелома и наткнулась на землю. Еще ниже — вновь земля. Рука дрогнула, и затем медленно и боязливо двинулась наверх и нашла тупой обрубок. Урос схватился за колено, измерил расстояние…
— Смогу ли я… смогу ли… — зашептал он.
— Клянусь честью, что да, — заверил его Месрор почти торжественно. — Очень скоро ты сможешь подчинить своими коленями любую упрямую лошадь.
— Пусть услышит тебя Аллах, — сказал Урос.
Его голос окреп, краска вернулась к щекам. Легким, столь характерным для него движением он выпрямился и облокотился о седло.
— Да, вот это я называю «настоящий мужчина», — крякнул Месрор с одобрением.
Урос раскрыл ладонь правой руки, которой сжимал смятый тюрбан-кляп и потный шнур, бросил их на пол и затем произнес насмешливо:
— Да, можно сказать даже «храбрец из храбрецов»!
Кадир подскочил к нему, подобрал эту скомканную тряпку, сложил ее, а потом сказал: