Все больны, всем лечиться
Шрифт:
Риск для тех, кто пьёт шампанское. Я пью кофе. Зерновой. Молотый на ручной мельнице.
Ну надо же, рассердился я, пристрастия помню, а имя – нет!
Разом придя в скверное расположение духа, я осмотрелся. Палата как палата. Одноместная. В стиле минимализма. Без окон.
Без окон?!
Впрочем, была дверь. И дверь эта в тот самый момент, когда я её увидел, открылась, и в палату вошла беленькая.
Сестричка.
Ну точно. Кто же ещё?
– Наконец-то вы пришли в себя! – воскликнула
– Я и правда уже месяц здесь нахожусь? – спросил я.
Сестричка была хорошенькая, как кукла, от вопроса её реснички совершенно по-кукольному взметнулись к бровям.
– Конечно, правда!.. – И тут же перешла на строгий тон. – А кто вам сказал?
Я посмотрел на руки сестрички. Местные кошки, наверное, удавились от зависти при виде этих когтей.
Ладно, парень с папуасами, поживи ещё.
– Да у меня же все мышцы затекли! – недовольно произнёс я. – Вряд ли это могло произойти за два дня, правда?
Сестричка засуетилась. Зачем-то поправила одеяло на койке, выудила из-под неё тапки и велела мне обуться.
– Я провожу вас в общую комнату, – сказала она. – Вам сперва трудно будет передвигаться, но это пройдёт.
– Ко мне сегодня придёт главврач?
– Кто?
– Ну, этот, как его…
– Вам нужно отдохнуть, отложить все мысли на потом…
– Я уже месяц отдыхаю.
– Побыть среди таких же, как вы…
– Вот это терапия!
– Вам придётся ходить побольше, чтобы поскорее прийти в форму…
– А выпустят меня когда? Какой у меня диагноз?
– Диагноз? – сестричка уставилась на меня. Глаза у неё были как пуговицы.
– Ну да, с чем я сюда попал?
Кукла моргнула.
– Эта информация недоступна обслуживающему персоналу. Когда придёт ваше время, вы узнаете.
– От кого?
– Только один человек здесь знает всё.
– Кто?
– Отрубающий руки.
Она произнесла эти два слова так, словно они были именем.
Имя, которое звучит как профессия, ха-ха.
Сестричка тем временем подхватила меня под руку, будто я был разваливающимся на глазах пенсионером, и повела прочь из палаты, в коридор, по коридору, прочь из коридора через арочный свод, и вот мы уже в огромной круглой зале, потолок которой усеян лампами, а пол – прямоходящими и говорящими существами. Нет, они не лежали, они ходили, но язык не поворачивался назвать их больными: я понятия не имел, действительно ли это заведение является больницей, да и вид у существ был уж больно серьёзный. Разве больные бывают так озадачены чем-то?
Хотя я же вот озадачен!
– В общей комнате вам нужно бывать по три-четыре часа в день, – произнесла сестричка, отпуская меня. – Это полезно для психики.
– А что у меня с ней?
– Это
С этими словами она ушла. Я успел поглазеть на её кукольную фигурку, лавирующую между «больными», а потом она пропала из виду. Зато нашлось знакомое лицо.
– О, вот и ты! – сказало лицо, тоже заметившее меня. Дикий по-прежнему был чудаковат. Он вёл себя так, словно мы были давно знакомы.
– А вот и ты, – подыграл я. – Что это за сборище?
– Вообще-то это такие же страдальцы, как мы с тобой. Не слишком-то вежливо так о них говорить…
– Страдальцы? У меня ничего не болит.
– А ноги?
– А что ноги?
– А голова?
– С ней-то что? Я ничего…
– Вот именно. Ничего. Но разве не должно быть что-то? Ну, хоть что-то из реального? Дом, семья, собака?
Парикмахер, додумал я, глядя на шевелюру чудака.
И вдруг я увидел – я даже не берусь сказать, что именно, – увидел, и мне показалось, что волосы у меня на голове встали дыбом – совсем как у моего собеседника.
– Это… это что?.. Как?
Дикий обернулся, лениво окинул взглядом группку отдельно существующих «больных» и бросил:
– А-а, это к ним уже приходил Отрубающий руки. Скоро они покинут нас – во-он через ту дверь.
Он показал, но я не посмотрел – я не мог оторвать взгляд от группки.
Это были безрукие люди. Из плеч у них торчали культи, оканчивающиеся завязанными в узел рукавами, и я подумал – чудовищная мысль! – что рубят здесь выше локтя. И ладно бы просто рубили. Что они сделали с лицами этих людей? Почему на каждом из них написано безразличие? Им что, всё равно, что у них нет рук?!
– Почему они…
– А ты бы что делал, если бы тебе руки отрубили? Веселился бы, что ли? Сильно сомневаюсь.
– Но они же…
– Они ещё живы, всё верно. Но они уже проиграли.
– А была игра?
– Она и сейчас есть. – Он посмотрел на меня, как сканер на лист бумаги. – Мы все играем в неё.
– И… Отрубающий руки тоже?
– Он первый игрок.
Больше у меня вопросов не было. Я просто не знал, что и думать. Кто я и где я? Куда запропастилась моя бессовестная память?
Три-четыре часа в день, сказала беленькая. Чем здесь заниматься всё это время?
В круглой зале не было ни шкафов с книгами, ни телевизоров, ни радиоприёмников, ни даже газет. Были стулья, один или два стола – все из пластика, чтобы их легче было переносить с места на место, – а больше всего было света, что лился из расположенных выше плеч окон. Их было много, шли они вкруговую, и я не смог точно определить, что лучше освещает комнату – лампы или солнечный свет. Будь я завхозом в этой организации, удалил бы одно из двух.