Всё, что нужно для счастья

Стасина Евгения

– А!
– да только с этим электровеником разве поспишь? Срывается с места и прыгая, как слон, убегает из спальни, а через минуту возвращается с толстой книжкой под мышкой. Этому дню просто не видно конца!

– Вот. Мы с мамой здесь остановились, - сейчас она особенно на Верку похожа. Пальцем тычет на нужную страницу и, натянув одеяло до подбородка, крепко жмурится, делая вид, что спит.
– Всё, я готова слушать. Ой, тёть Вась!

– Чего?

– А там кто-то коробку уронил и мамины чашки разбились. Не страшно?

–

Нет, - качаю головой, совсем позабыв, что сражения четвероногих монстров не проходят бесследно, и, смирившись со своей участью, принимаюсь за чтение.

Что мне этот сервиз, пусть и семейный? Семьи-то и нет больше. Её, в отличие от чашек, никаким клеем не склеешь...

Обычно меня будит пёс. Или будильник, тут последовательность не так важна. Всё равно разница между пронзительной трелью одного и шершавым языком другого, больше пары минут не составляет. А сегодня... Кто-то так настойчиво долбит в дверь, что даже терьер испуганно прячется под одеяло, не решаясь комментировать это вторжение.

Я не сразу понимаю, почему мне так тяжело дышать, но нащупав детскую ногу на своей груди, мгновенно вспоминаю вчерашние события. Потому и выбираюсь из постели пулей, уверенная, что это Вера. Дрогнуло её сердце, ведь не совсем же она пропащая! Помыкалась сутки, обмозговала и в пять утра пришла своё возвращать!

Бегом мчу в прихожую и от нетерпения так сильно наваливаюсь на дверь, что плечо ощутимо простреливает. К чёрту боль, это самая малая плата за моё скорое освобождение. Раз прокручиваю ключ в замке, второй, и даже умудряюсь растянуть губы в улыбке... Правда, сходит она с лица мгновенно, едва мои голые ноги обдувает прохладным подъездным воздухом.

– Васён, - муж. Бывший. Собственной персоной.

Я хватаю с вешалки плащ, ведь стоять перед ним в безвкусной сорочке последнее, чего мне сейчас хотелось, а он упирается лбом в свежую штукатурку. И качается на ватных ногах...

– Тошно мне.

– Наверное, съел что-то не то, - выдаю насмешливо, выразительно поглядывая на початую бутылку в его руке, и удивлённо ойкаю, когда он нагло проходит внутрь, пихая мне в лицо свою ветровку. Чего они все удумали? Ходят сюда, как к себе домой!

– Нет, Вась, не в виски дело... У меня память на лица хорошая. Я всех помню, Вась, всех!
– мужчина садится на один из Сонькиных баулов и тычет пальцем в свой лоб.
– Ни разу в жизни меня башка не подвела. А тут дыра...

Ну, прям трагедия! Нашёл тоже повод для пьянки!

– В общем, я всю ночь в компьютере рылся. У меня же целый архив, я все фотки храню, - сообщает, будто я не знаю, что он на этой теме повёрнут, и начинает ощупывать свою футболку, видимо, в поисках кармана... Сколько он вылакал?
– Куртку дай!

Я противится не решаюсь. Да и как себе в удовольствие отказать? Сворачиваю ветровку в клубок и швыряю прямиком в наглую пьяную рожу нерадивого папаши, совсем не ожидавшего от меня такой подлости. Ничего,

пусть почувствует себя на моём месте: я к человеческой подлости никогда подготовиться не успевала!

Некрасов, пошатнувшись, заваливается на всё ту же горемычную сумку, а я с гордым видом неспешно вышагиваю по направлению к кухне. Раз уж поднял в такую рань, хоть воду пропущу.

– Васька! Говорю же, я с камерой с восемнадцати лет. Везде снимал: в вузе, в клубах, в общаге. И вот, - я только кран успеваю открыть, а Максим уже суёт мне под нос какой-то снимок.
– Твоя сестра?

Я вытираю руки полотенцем. Неторопливо... Они уже и сухие совсем, но укорачивать Некрасовскую агонию не в моих интересах. Это не он читал Григория Остера, с трудом фокусируя глаза на пляшущих перед взором буквах. Не он потом полночи крутился с боку на бок, пытаясь найти хоть какую-то лазейку из полной задницы, в которую меня загнала сестрица. Он пил! А я медленно умирала, переживая двойное предательство под мирное сопение железобетонного доказательства, что уж эту измену я точно не выдумала.

– Верка, - когда дышать его перегаром становится совсем невмоготу, я всё-таки отвечаю. Даже снимок беру, улыбаясь её непосредственности: короткая джинсовая юбка, чёрная футболка, заканчивающаяся чуть ниже пупка, и всё бы ничего, если б не ярко-жёлтые капроновые колготки. Да и причёска оставляет желать лучшего - видимо, экватор она отметила жаркими танцами.

– Правда? Вот же пиз...
– заканчивает он своё предложение отборным матом, а я потуже затягиваю пояс плаща, и, сложив руки на груди, подвожу итог:

– Значит, было.

Не зря родинка не хотела утекать в канализацию. Гены, к сожалению, мочалкой не подчистишь.

– А хрен знает. Я тогда так надрался. Вот, - бросает мне вторую фотку, и я понимающе хмыкаю.
– Уснул прямо в клубе. Мы у Васьки Смолина день рождения праздновали, он меня и сфоткал. Чёрт, может, хрень всё это? А если хрень, то на кой чёрт твоей Верке такое выдумывать?

– Хрень... Хрень - это твой образ жизни, Максим. Наш брак, твои обещания, наши планы - вот это хрень. А твоя история с Веркой называется иначе. БЕЗОТВЕТСТВЕННОСТЬ!

Причём в классическом её проявлении: переспать не пойми с кем, а потом удивлённо хлопать глазами - от случайного секса дети, оказывается, тоже рождаются! И где только была моя голова, когда я с таким вот фруктом связывала свою жизнь?

– Вась, чего делать-то?

Да я-то откуда знаю?! Я что на учебник по психологии похожа или на социального работника?

– На путь исправления становись. Вон, - киваю на стенку, за которой мой бестолковый пёс сторожит сон маленькой девочки, и обречённо вздохнув, закрываю вентиль. Вода так и бежит грязная, Максим так и стоит, прожигая во мне дыру.
– Занимайся теперь воспитанием, раз у Верки свободного времени нет. Ты столько лет пропустил, многое придётся навёрстывать.