Все, что помню о Есенине
Шрифт:
Мы засмеялись.
– Ты не знаешь, - спросил Сергей, - как настоящая фамилия графа? Пузырьков!
– Их сиятельство граф Пузырьков!
– подхватил Кожебаткин.
Я рассказал, что видел написанный маслом портрет {74} графа Амори в золотой раме: граф в красных цилиндре и пальто, с большой рыжей бородой.
Айзенштадт взял из моей пачки написанный красками от руки плакатик: "Дешевые, вкусные обеды в столовой, напротив храма Христа спасителя, дом 2. Граф Амори"!
– Конец продолжателя сенсационных романов!
– проговорил Давид Самойлович.
Вдруг Есенин спросил, какой знаменитый
– Второй подложный том "Дон Кихота" Сервантеса выпустил некто под псевдонимом Авельянеды. После этого вышел второй том "Дон Кихота" Сервантеса...
И он стал с присущей ему горячностью поносить грабителей идей и сюжетов, которые из-за своей алчности и бедности ума крадут, да еще уверяют, что в мире нет ничего нового!..
– Вижу, Сергей Александрович,- заявил Айзенштадт,- вы не зря забираетесь по лестнице под потолок!
– Сергей Александрович хочет, чтоб его кругозор был возможно выше! поддержал его Кожебаткин.
Оба сказали правду: для Есенина книжная лавка художников слова была одним из его университетов. Через мои руки в очень скромной лавке Дворца искусств проходило немало замечательных книг. Во много раз больше поступало их на полки "Художников слова", и, разумеется, Сергей не пропускал их мимо.
Когда я уходил, увидел, что он, взяв с полки какую-то книгу в серой обложке, собирается лезть наверх. Я заглянул на обложку: это были "Персидские лирики", вышедшие в издании Собашниковых в 1916 году. Эту даже по тем временам редкую книгу я видел у Есенина и дома в Богословском переулке. Он сказал мне:
– Советую почитать. Да как следует. И запиши, что понравится.
Я проштудировал переводы с персидского академика Ф. Е. Корша, после его смерти отредактированные профессором А. Е. Крамским и дополненные переводами И. П. Умова. Я вернул книгу Есенину, он, как потом говорила Галя Бениславская, не раз читал ее и знал почти {75} наизусть. Была эта книга у него под рукой, когда он жил в конце 1924 года на Кавказе. Невольно возникает вопрос: неужели там, только пользуясь этой книгой, ни разу не побывав в Персии, Есенин смог написать свои "Персидские мотивы"?
В переводах Корша и Умова персидские поэты названы гак: Саадий, Омар Хайям, Абу-Сеид-Ибн-Абиль-Хейр Хорасанский. Однако в своих стихах Есенин пишет их имена правильно: Саади, Хаям, а город-Хороссан. Более того, у нас долгое время имя героини "Тысяча одной ночи" писалось: "Шехерезада". Есенин правильно называет ее: Шахразада. Достаточно сравнить те книги прозы и поэзии, а также рукописные, которые все же вышли в двадцатые годы, чтобы понять, как много знал Сергей и как глубоко знал то, о чем писал. Следовательно, немало он прочитал и других переводов с персидского, арабского, немало говорил со знатоками Персии, прежде чем создать свой лирический шедевр: "Персидские мотивы".
Пора пресечь вздорные утверждения о том, что Есенин писал по наитию. Впрочем, не надо скрывать и правду: в таких утверждениях есть доля вины его самого. Сергей любил разыгрывать других, и сам любил, чтоб его разыгрывали. Особенно доставалось
– Сергей Александрович!
– обратилась она к нему.
– Скажите, как вы пишете стихи?
Есенин поглядел на нее внимательно, прикинул, что она из себя представляет, и ответил, словно век жил на Оке, растягивая слова и напирая на букву "о":
– Пишу-то? Как бог на душу по-оложит.
– По скольку стихов в день?
– Один раз высидишь пару, другой - пяток!
– Поэмы тоже так?
– Поэмы?
– переспросил Сергей и, войдя в игру, развел руками.
– Позавчера проснулся. О-озноб. Голова пылает. Надел шапку, шубу, влез в валенки. Сел за стол. Писал-писал, рука онемела. Под конец доложил голову на стол и заснул.
– А поэма?
{76}
– Это уж когда проснулся. Читаю, верно, поэма. Называется "Сорокоуст".
Я смотрю на Есенина: лицо серьезное, говорит без улыбки, без запиночки. Поклонница все принимает за чистую монету.
– Но вы до писания советуетесь? Что-то соображаете?
– интересуется она.
– Советоваться? Соображать? Время-то где? Утром книги покупаю, днем, видите, продаю. Потом бежишь в типографию корректуру своей книжки править. Оттуда в "Стойло Пегаса". Только закусишь - выступление. Вот она - жисть!
Он тяжело вздыхает и с горечью машет рукой. У поклонницы сочувственное выражение на лице, она благодарит Есенина и, довольная, уходит. Сергей хохочет так, что у него выступают слезы на глазах. Мы, свидетели розыгрыша, вторим ему.
Теперь эта поклонница будет всем говорить, что Есенин посвятил ее в секреты своего творчества. Кой чего прибавит, приукрасит, и выйдет, что он пишет стихи по внушению высшей силы. А скольким поклонникам и поклонницам Сергей рассказывал о себе байки?
На самом же деле достаточно взглянуть на его рукописи, на варианты произведений, чтоб убедиться, что это был трудолюбивый, взыскательный, профессиональный художник слова...
Однажды я зашел в ту же лавку, чтобы согласовать выступление имажинистов на олимпиаде Всероссийского союза поэтов. Сергей сидел в подсобной комнате и читал томик стихов. Не желая прерывать его чтение, я подождал, пока он поднял глаза от книги.
– Многие считают, что на меня влиял Клюев, - произнес он не то с упреком, не то с сожалением.
– А сейчас читаю Гейне и чувствую - родная душа! Вот как Блок! Отчего это, не пойму?
– И он пожал плечами.
На это тогда я не мог ответить. Сейчас, думаю, что роднила Есенина с Гейне романтика, а в целом - лирический герой Сергея, у которого было немало качеств от Дон Кихота. Да, лирический герой Есенина тех годов боролся с машинным городом во имя прошлой деревни. Сервантес с помощью своего Дон Кихота сбросил с себя {77} тяготивший его мир прошлого. То же самое сделал Есенин с помощью своего лирического героя и начал воспевать рождающуюся на его глазах новую жизнь. Лирический герой Есенина, как и Дон Кихот, принадлежит и вечным образам человечества и будет жить до тех пор, пока земля вертится вокруг своей оси.