Все, что помню о Есенине
Шрифт:
– Если денег нет, потом отдашь!
– заявил он.
– Теперь рассказывай!
Когда я закончил, он задал несколько вопросов, потом мы спустились вниз, он подошел к лестнице, стоящей возле полок, передвинул ее и полез на самый верх. Там он достал стоящие за томами несколько своих книжек, надписал их и попросил передать по назначению. (Просьбу я выполнил. Бывшему на Юго-Западном фронте Ф. Э. Дзержинскому оставил книги на его даче.)
Провожая меня из книжной лавки и отпирая дверь, Есенин взял меня за плечо и задержал:
– Зависть легко переходит в ненависть,-
– Самый близкий друг становится яростным врагом и готов тебя сожрать с кишками...
Думаю, что читатели, хоть немного знакомые с биографией Есенина, вместе со мной скажут, что его слова оказались пророческими...
{68} Когда к обеду я вернулся домой, в моей комнате сидел Грузинов. Имажинисты часто переступали через порог моей комнаты. Ларчик открывался просто: не только устав "Ассоциации вольнодумцев", но бланки, штамп, печать хранились у меня. ("Орден имажинистов" не был юридическим лицом и не имел своей печати.) В двадцатые годы то и дело требовались всяческие справки, удостоверения, заверенные копии документов. В моей "канцелярии" с пишущей машинкой это делалось с предельной скоростью.
Грузинов пришел за справкой для домового комитета. Разговаривая с ним, я подивился, как это Есенин наизусть прочел Пушкина. Говорили, он знает только "Слово о полку Игореве" да священные книги! Иван усмехнулся:
– Ты думал, он мужичок-простачок? Нет, брат, он себе на уме.
Хитра-ай!
И объяснил, что Сергей может прочесть не только Пушкина, но и Лермонтова, Баратынского, Фета...
– Да чего там!..- продолжал с увлечением Иван;- Он прозу знает: лермонтовскую "Тамань", вещи Гоголя. И знаком с новыми стихами Блока, Маяковского, Пастернака, Мандельштама. Хитра-ай!
– повторил Грузинов.
– Погоди! Старое он читал раньше. А когда успел новое?
– Ты у него сам спроси!
Мне не пришлось спрашивать Сергея. Вскоре я встретил его на Б. Никитской, идет - веселый.
– Ты чего это, Сережа?
Есенин рассказал, что члены артели художников слова настаивали на том, чтоб он ежедневно дежурил по несколько часов за прилавком. Сергею это было не по душе и, выбрав какую-нибудь интересную книгу, он влезал по лестнице наверх, усаживался на широкой перекладине и читал. Но было известно, что многие покупатели и покупательницы заходят в лавку не только с целью купить что-нибудь, но еще и поглазеть на Есенина, взять у него автограф, а иногда попросить прочесть их вирши и сказать свое мнение. Если поэт сидел где-то под потолком, то снаружи в окно никто его не видел и в лавку не заходил. Или появлялся для того, чтобы справиться, когда торгует Есенин. Члены артели насели на него, и он нет-нет да становился за прилавок и отпускал книги.
– Понимаешь, - рассказывал он, - стало мне невмоготу; Утром хорошую книгу купим, к вечеру обязательно {69} продадим, а прочитать ее вот как надо, - и он приложил правую руку ребром ладони к горлу.
– Думал я, как избавиться от такой напасти, и удумал.- В глазах Сергея .заблестели голубые огоньки.
– Пришла широкая дама в хивинках. Нет ли у вас романов Боборыкина?
– Да как вам не совестно читать
Есенин заразительно смеется.
– И набросились же на меня! На полках-то три комплекта сочинений Боборыкина гниют!.. Скандал!
Теперь у Есенина глаза - голубые сияющие звезды. ...
– Как-то зашел покупатель, - продолжает он, - и спросил, нет ли стихов Бальмонта? Я сочувственно спрашиваю: - Как вы дошли до такого тяжелого состояния?
– А что?
– удивился покупатель.
– Бальмонт-это же Иза Кремер в штанах. И в нос нараспев: "В моем саду мерцают розы"...
Рассказывая об этом, Сергей от удовольствия зажмурился и, прижав ладонь к правой щеке, продолжал:
– Мать честная, что делалось! Этот дядя сорвал с носа очки и спрашивает: "На каком основании?" Я отвечаю: "Пишите Бальмонту слезницу!.." Кожебаткин уговаривает дядю, Айзенштадт меня! Вечером мне говорят:
"Сергей Александрович! Эдак мы покупателей отучим! Лучше уже, залезайте-ка на лестницу!.. Мы вас будем, показывать, как достопримечательность Москвы!"
– Конечно, это Кожебаткин сморозил?
– Он!
– отвечает Есенин и с мальчишеским задором спрашивает:- Лихо я?
– Лихо, Сережа!
– Вот тебе и перекуем мечи на орала!
– и он большим пальцем правой руки отправляет свою отороченную соболем черно-плюшевую шапку на затылок.
Я должен сделать пояснение, иначе у читателя может создаться неправильное представление о том, что Есенин вообще отрицательно относился к эстрадным певицам, как {70} к Изе Кремер, в свое время популярной, но распевающей сентиментальные легкомысленные песенки.
Как-то Сергей говорил, что любит народные песни Надежды Плевицкой (Дежки Винниковой) - он во время первой мировой войны не только слушал ее в Петрограде, но и заходил к ней домой вместе с Клюевым, и читал ей свои стихи. Об этом пишет и артистка во второй части своих автобиографических воспоминаний ("Мой путь с песней". М., изд-во "Таир", 1930.).
– У Плевицкой хороши были песни курской деревни, где она родилась, объяснял Есенин.
– Она и выступала в платье курской крестьянки. Я помню ее "Лучинушку", "Лебедушку". Это наши песни, русские!
Теперь из воспоминаний Н. В. Плевицкой известно, что, кроме Есенина, ее песнями восхищался Л. В. Собинов, который даже выступал с ней в дуэте "Ванька-Танька". Высоко ценил ее талант Ф. И. Шаляпин, разучивший с ней песню: "Помню, я еще молодушкой была". К. С. Станиславский учил со, как нужно "настраивать" себя, если нет настроения петь. С. В. Рахманинову так понравилась песня Плевицкой "Белолица", что он написал к ней аккомпанемент. Курскую же хороводную "Румяницы, беляницы вы мои", записанную с голоса певицы, Рахманинов обработал и включил в цикл "Три русские песни" для хора и оркестра, оп. 41 (1926)... (И. Нестьев. Звезды русской эстрады. М., "Советский композитор", стр. 89.).