Все дело в крови
Шрифт:
***
– Голубева, ты рехнулась?! Пойти ночью по пустому замку на незнакомый голос у себя в голове?
Даше сидела на кушетке в перевязочном кабинете больницы и молча слушала, как отчитывает её Мамонов. А что она могла возразить? Какой смысл оправдываться? Сейчас, когда всё уже произошло, было очень легко рассуждать, как не нужно было идти одной, что стоило разбудить Игоря и отправиться прямиком если и не к самому ректору, то хотя бы к кому-то из ректората или домовых. Но всё случилось так, как случилось.
– Едрить тебя через корягу, Даша! – Георгий Робертович обречённо провёл по небритому лицу. – Я был о тебе лучшего мнения! Серьёзно, это самый тупой поступок из всех, о которых я только знаю!
– Ладно, Жор, прекрати. – Константин Дмитриевич, что всё это время находился рядом, прижал к лицу холодный компресс; Игорь всё-таки вывернулся из хватки Мамонова и собирался ударить Гохмана, но промахнулся, подбив преподавателю глаз, сломав очки и поцарапав ему переносицу сломанной оправой. – Девчонке и так сегодня досталось.
Мамонов в ответ на это только вздохнул, протирая усталые глаза – не только Игорь мирно спал у себя в комнате, когда Иван понял, что без помощи живых ему не обойтись.
– Болит? – преподаватель сел рядом с Дашей, кивнув на её повязку.
– Немного, – соврала девушка. Кислотное заклятие прошло по касательной, да и лекарь применил особую мазь, усилив её действие заклинаниями, но рука всё равно должна была заживать как минимум до утра, уже не говоря о том, что жгла нещадно.
– Подонок, – процедил Мамонов, ударив по стене. – Очнётся, на кишках повешу!
Дверь открылась, и в перевязочную вошла Шольцева. Ещё один колоритный персонаж этой ночи, вырванный Иваном из своей кровати: длинные волосы заплетены в косу, чёлка накручена на бигуди, а голые ноги и ночнушка в цветочек сверкают через прорезь белого махрового халата. Всё это придавало проректору настолько нелепый и уютный домашний вид, что поневоле становилось смешно, а плохое отходило на задний план.
Однако Даше было не до смеха; всё это время Шольцева находилась в палате Воронцова – третьекурсник должен был многое ей рассказать. О чём конкретно его допрашивала Марина Вадимовна, догадаться не сложно, но вот окончательный вердикт пока оставался неизвестен; лицо проректора светилось спокойствием, и по его выражению Даша не могла догадаться об исходе разговора с Игорем.
– Константин Дмитриевич, – Марина Вадимовна с невозмутимым видом облокотилась на стену, вновь возвращаясь к деловому тону, – как ваш глаз?
Молодой преподаватель отнял компресс от наливающейся фиолетовым цветом половины лица:
– Представляете реакцию студентов, когда я завтра войду в аудиторию? Что за мир! За неделю лечим перелом позвоночника, а с простым фингалом справиться не в состоянии! Может, отгул?
– Я не могу этого сделать. – Шольцева понимающе кивнула. – Не та причина для больничного. Попробуйте поговорить с Сатировым, но вы лучше меня догадываетесь, что он на это скажет. Да и мне не очень хочется посвящать его в подробности этой ночи, лучше от этого не станет никому. Так что придётся вам завтра ловить на себе косые взгляды. Я бы, кстати, приготовилась к тому, что буду
Мамонов наклонился к уху Огнева и вполголоса сказал: «Ну, ты хотя бы попытался». Огнев лишь пожал плечами.
Шольцева повернулась к Даше:
– Сожалею, Дарья, но завтрашнего наказания вам не избежать. Даже не смотря на сегодняшний инцидент. – Лицо проректора стало грустным и напряжённым. – Я не знаю, за что вас так невзлюбил Гохман. Собирать цветы вервольфа – он просто напирал на то, что Тишманскому нужны помощники именно из провинившихся на матче. У парня очень мстительный нрав. Вы раньше с ним не контактировали?
– Один раз. – Даша вынула из носа ватные тампоны – крови уже давно не было – и выбросила их в урну. – Он оскорбил меня, я… так. Стоп. Это он предложил сбор цветков, как наказание для нас?!
– Да. Я думала вы в курсе… Константин Дмитриевич?
Шольцева вопросительно посмотрела на Огнева. Тот снова лишь пожал плечами:
– Воронцов с Гохманом и так не ладят. Если бы Игорь узнал, что идея с цветами принадлежит Гохману, то он как минимум бы его покалечил. Я пытался предотвратить конфликт.
Дальнейшая беседа преподавателей была не интересна Даше. Она встала и попросила разрешения навестить друга. Шольцева отпустила Дашу, взяв с неё слово не рассказывать Игорю последних новостей.
Какие уж новости! Всю дорогу до палаты, в которую определили Игоря, Даша вспоминала его обезумевший взгляд и полные ненависти глаза. Она и до этого понимала, что Воронцов не паинька, но и представить себе не могла, что он способен на такое. Он бил Павла не просто сильно, он бил его почти с наслаждением; Даша понимала, что здорово его боится, и, оказавшись перед дверью, долго не решалась войти – искажённое злобой лицо и перепачканные кровью кулаки так и стояли у неё перед глазами.
Когда Даша, наконец, толкнула дверь, она ожидала, что Воронцов будет ходить туда-сюда, как зверь в клетке, бить стену, ломать мебель или курить, много и нервно, но парень просто лежал на кровати. Шорты и кроссовки на босу ногу, правая часть лица и шеи заклеена пластырем, а костяшки пальцев разбиты до болячек. Нет на лице ни злобы, ни агрессии, глаза сонные, а весь вид – очень усталый. Даша молча ругнула себя за паранойю – если уж кому и стоило бояться Игоря, так точно не ей.
Она тихо подошла к койке парня и села на край. Игорь даже не посмотрел в её сторону; голова покоилась на подушке, руки скрещены на груди, остекленевший взгляд направлен куда-то в потолок.
– Что решил суд? – Девушка постаралась придать голосу беззаботный тон. Получилось неважно.
– Казнить нельзя помиловать, – бесстрастно ответил Игорь.
– А если со знаками препинания?
– Да нормально всё. – Игорь сел на кровати. – Рассказал, как было. Поверила.
Даша кивнула, внезапно почувствовав себя неловко; она впервые видела друга настолько обнажённым, но взгляд приковывало отнюдь не его прекрасное телосложение – шрам на плече, тот, что под татуировкой, был далеко не единственным, и схожие неровными полосами «украшали» грудную клетку и ноги.