Всё это про любовь
Шрифт:
Мы уговорились встретиться позднее. Он обещал забрать меня, я назвала адрес, назначила время.
Вечернего платья у меня не было, да оно и не нужно. Я вдруг подумала, что чужой далёкий город - это как попутчик в поезде. Можно говорить обо всём: пролетит ночь, и вы расстанетесь навсегда. А потому, можно позволить себе быть естественной. "Однако следует навести порядок". Поправить причёску - раз, нанести боевой макияж - два, маникюр - три, плюс несколько агрессивных штрихов в одежде: яркий шейный платок, клач, в тон к платку и туфли на высоком каблуке. За туфлями пришлось бежать
И ещё. Я позвонила шефу, попросила продлить командировку, сказала, что дело запутанное, с налёту не разобраться. Шеф буркнул, что: "у меня всегда всё запутывается. Проще надо быть, Фролова!" Спросил: "У него узел на конце, что ли?" Напомнил об оставленных мною заданиях.
Чтоб прекратить прения пришлось попросить денег. Я соврала, что в Илавецке всё безумно дорого и у меня не осталось средств на обратную дорогу. Шеф ответил, что-то невнятное, сделал вид, что в кабинет вошел посетитель и положил трубку. Это означало, что командировку он продлит.
Наш главный редактор удивительный жмот. Жмот идейный... или генетический?
– не знаю, как правильно сформулировать. От прабабки ему достался стол. Прабабка была из дворян, имела собственный особняк, доходные дома по всему Питеру. После всех революций, эмиграций и пертурбаций, моему шефу осталась фамилия (Полозов) и обеденный стол. У прабабки - следуя логике того времени, - стол стоял в столовой и соответствовал размерами помещению. И количеству обедающих одномоментно. В маленькой современной кухне стол занимал почти всё пространство. Он подавлял собой остальное: люди протискивались вдоль стеночки, холодильник вынесли в коридор, плита ютилась в углу - открыть дверцу духовки можно было только из-под столешницы. Приём пищи превратился в кошмар. И что вы думаете? Стол стоял и правил домом! Выбросить его невозможно. Думаю, его положат вместе с редактором Полозовым в могилу, это будет напоминать могилу фараона. "А, быть может, гроб сколотят из стола, - мстительно мечтала я.
– Так даже лучше".
*
Вход в ресторан напомнил крыльцо библиотеки. Витая кованая лестница - микроскопический завиток, - вывеска готическим шрифтом: "Траттория", захватанная деревянная дверь. "По крайней мере, - поняла я, - люди сюда приходят".
Неподалёку стояла девушка, смотрела в экран телефона, о чём-то хмурилась. Юная, лет восемнадцати. Мы оба обратили на неё внимание, и я, и Хлебников. Симпатичная дева. Синяя кофточка, джинсовая юбка, кеды. Волосы цвета сильно разбавленной горчицы. Я подумала, что нелепо красить волосы в такой цвет. Будто положили грунт, а покрасить забыли. От такой отделочной ассоциации вспомнился ремонт: "Как там мои Кука и Ника?" В груди тоскливо защемило.
Илья Ильич посмотрел на девушку снисходительно:
– Молоденькая самочка. Не судите строго, вы, столичная дама. У этой девушки трудное задание. Нужно предлагать себя и при этом казаться неприступной и целомудренной.
– Почему вы решили, что она проститутка?
– О нет! Вы меня неверно поняли. Всё значительно серьёзнее: идёт охота на будущего супруга.
Мы вошли в ресторан. На гардеробной комнатке висел замок, по случаю тёплой погоды вещей в гардероб не принимали. Мы
Неслышно, как фокусник, возник официант, встал наизготовку с карандашиком в руке. Хлебников кивнул ему, как старому знакомому. На груди официанта поблескивал бейджик. Я прочла имя: "Хулио". Едва не рассмеялась, с большим трудом мне удалось сдержаться. Смех просто распирал: Хулио из Илавецка.
Илья Ильич заметил моё настроение, обиделся:
– Здесь готовят аргентинские блюда. Великолепно жарят мясо. Я, знаете ли, всем остальным достоинствам подобных заведений, предпочитаю мастерство повара.
– Я тоже.
– Тут я не удержалась и прыснула в кулак. Чтоб сгладить неловкость спросила: - Что будете есть?
На этот вопрос, Хулио развернулся ко мне, как флюгер.
– Прежде всего, кто из нас мужчина?
– ответил вопросом Хлебников.
– Флюгер повернулся к нему.
– Вадик, два эскалопа. Сильно прожаривать не нужно, только припустить. Попроси Виктора Олеговича поддать с дымком. На гарнир какой-нибудь зелени... выбери, что посвежее.
– Потом, будто спохватившись, Хлебников прибавил, глядя на меня: - И пусть завернут тамальку. Для моей спутницы.
– Что будете пить? Пиво?
Вина Илья Ильич не пил, попросил себе кружку пива. Я удивилась и заказала красного. Целую бутылку - готовилась нахамить Хлебникову.
– Почему вы назвали девушку самочкой?
Он удивился: - Разве это неверно? Мужчины - самцы, женщины - самки. Девушке нужно привлечь мужчину, завлечь его. Для этого она распушает "хвостик", наносит яркую окраску, укорачивает юбку. Ногти красит краплаком. Однако нельзя показаться дешёвой легкодоступной - самец уйдёт с крючка.
– Илья Ильич посмотрел на свои ногти.
– Как на моё понимание, природа здесь перемудрила.
Официант принёс напитки и салат. Хлебников окликнул Вадика-Хулио, попросил две стопки водки. "Я выпустил из виду аперитив, - сказал мне.
– Вы ведь будете водку?" Я согласилась. Пить водку перед вином - дурной тон, но я этому только порадовалась: есть провинциальная трещинка в характере Ильи Ильича. Не такой он идеальный хлыщ, каким старается казаться.
– Возьмите допустим... оленей. Вам нравятся олени?
– Я кивнула.
– Красивые животные. Сильные, благородные. Когда наступает время гона, самцы бьются друг с другом. А самочка...
– Прекратите повторять это слово.
– Хорошо, важенка. Она стоит в сторонке и ждёт: кто окажется победителем. И уходит с этим победителем. Улавливаете нюанс? Тонкость?
– Не уверена. Вы намекаете на похожесть...
Хлебников обиделся моей непонятливости: - Напротив! На непохожесть! Тонкость в том, что са... важенка не может отказаться или передумать! У неё даже мысли такой не может возникнуть. Этот олень победил - всё! она идёт с ним. Без вариантов. Не важно, старый он или молодой, хромой, горбатый или косой. Он - победитель. Понимаете? У голубей то же самое. У волков. Кашалоты дерутся за самку. И даже коты.