Все могут короли
Шрифт:
Он говорил спокойно, но глаза его так и сверкали. Еще немного, подумал Альберт, и император начнет метать молнии. Причем отнюдь не в переносном смысле. Кажется, к этому бледному северному королишке у него имеется счет… Вон и ладони засунул за пояс, как делает всегда, когда боится не сдержаться. Впрочем, «боится» — слово в корне неверное. Император ничего и никогда не боится…
Во время императорской тирады Гунтер смотрел прямо ему в лицо неподвижным взглядом, и вдруг запрокинул голову назад и расхохотался.
— Так ты, что ли, пришел
— В том числе, — император не изменился в лице, смех северного короля ничуть его не тронул. — За твоей дочерью, ну и заодно за твоим королевством. Оба трофея, мне кажется, весьма неплохи.
— Мальчишка! — Гунтер резко оборвал смех. — На что ты рассчитываешь, начиная войны из-за женщины? И тебе следует знать, что моя дочь скорее убьет себя, чем позволит тебе коснуться ее!
— Это мы посмотрим. Офицер! — император отвернулся от пленников. — Эти люди — они не нужны мне. Убейте их.
Такого поворота Альберт не ожидал. Не ожидал и офицер, а потому растерялся.
— Но… — голос его осип от внутреннего напряжения. — Разве вы не хотите допросить их?
— Не думаю, что они могут сказать что-нибудь интересное.
— Но король… разве вы хотите, чтобы и его тоже…
— Я сказал — всех! — сверкнув глазами, понизил голос император (он начинал говорить ниже и глуше тогда, когда другие повышали голос, и обычно это производило сильное впечатление на людей). — Двум королям в одном королевстве будет тесновато.
Он пошел прочь, не дожидаясь, пока выполнят его приказание. Альберт снова последовал за ним, радуясь, что не придется смотреть, как убивают безоружных людей. Сегодня он сам зарубил троих, но все те люди держали в руках оружие и могли защищаться. Эти же пленники… Интересно было бы узнать, задумывается ли когда-нибудь император над морально-этической стороной своих поступков? Если все слухи о нем — правда, то едва ли, или, по крайней мере, у него просто своя собственная мораль, которой он и следует.
Они прошли несколько маленьких подсобных комнат и оказались в круглом внутреннем дворике. Здесь было темно и тихо. Как в первый день творения, подумалось Альберту.
Во дворике император вдруг остановился и поднял голову к небу, охваченному заревом от множества зажженных по всему замку факелов.
— Звезд не видно, — с чем-то вроде сожаления проговорил он. — Не помню, когда в последний раз смотрел на звезды…
— Вам нужно отдохнуть, ваше величество, — отозвался Альберт. — Вы совершенно себя измучили.
— Измучил? Ничего подобного. Я прекрасно себя чувствую, — он яростно потер кулаками глаза, как мальчишка. — Спать только хочется… надо бы выпить чего-нибудь бодрящего. Как думаешь, у нашего Рутама найдется такое?
— Найдется, почему не найтись? Только лучше бы вы поспали.
Император махнул рукой:
— Успеется! Спать будем, когда вычистим всю эту берлогу. Хочу, чтобы тут остался один голый камень. Ну, можно еще оставить немного дерева —
— Я не могу оставить вас одного, ваше величество.
— Будет тебе! Я не дитя. Вы с Вернером и так таскаетесь за мной хвостом, а я терплю… до поры до времени. Иди же! Я посижу вот тут.
С этими словами император опустился прямо на пыльную сухую траву, не обращая внимания на упрямца Альберта, который не спешил уходить. Земля была твердой, а трава на ощупь больше походила на солому. Отнюдь не королевское ложе, но император весь день провел в седле или на своих двоих, так что и оно казалось ему мягким и удобным. Подумав немного, он лег на спину, вытянул ноги и закинул руки за голову.
— Видишь, — обратился он к Альберту, насмешливо сверкая глазами, — я отдыхаю, как ты и хотел. Ты должен бы радоваться… Хватит торчать, как пугало в огороде! С каких пор я должен повторять свои приказы дважды?! — он понизил голос, последние его слова прозвучали в самом низком доступном ему регистре, так что у Альберта даже загудело в голове. Это был уже плохой признак: император начинал раздражаться. Следовало поторопиться.
Всех женщин, которых обнаружили в замке, собрали в большой зале на втором этаже, приставив к ним усиленную охрану. Приказ императора касался как служанок, так и знатных дам. Нарушить его не решился никто — император выразился совершенно однозначно и шутить не намеревался. Ослушника ждала смерть.
Всего женщин набралось около двух десятков. В основном это были служанки, перепуганные насмерть и зареванные, но было и несколько знатных дам разного возраста. Эти пытались разыгрывать спокойствие и холодность, но не надо было быть ментальным магиком, чтобы видеть, что они так же напуганы, как и самая распоследняя кухонная девчонка. Они держали друг друга за руки, губы у них дрожали, а в глазах стояли слезы. Того гляди, разревутся, позабыв о достоинстве. По-настоящему спокойной выглядела только одна, молодая девушка примерно возраста Вернера. Она сидела там, где ее посадили, и смотрела перед собой неподвижным взглядом, не обращая ни на кого внимания. Вернер решил, что она слепая.
Появление императора прошло незамеченным. Женщины были настолько заняты своим несчастьем, что не видели ничего вокруг себя, и проскачи мимо них в эту минуту конный отряд рыцарей, они не заметили бы его.
Впрочем, охранники тоже почему-то императора увидели только тогда, когда он уже приблизился к пленницам. Вернер, от чьего внимания это обстоятельство не ускользнуло, выразительно посмотрел на Альберта, многозначительно подняв брови: опять магические штуки! Это император тоже очень любил — отводить глаза окружающим, когда хотел избежать внимания к своей персоне.