Все о моей мафии

Метлина Наталия

Третий путь, который может прекратить жизнь мусора, — это сжигание. Мусоросжигательные заводы строят во всем мире. Есть они и в России. В Москве сегодня действуют четыре. Такие же комплексы постоянно строят в Подмосковье. Один из самых крупных мусоросжигательных заводов находится в Люберецком районе напротив знаменитой Некрасовской свалки. Когда завод начали строить, всем казалось, что решение мусорной проблемы наконец найдено. Но завод простаивал, а свалка, наоборот, росла. Бывший глава района Игорь Аккуратов в июле 1997-го года издал постановление о выделении 17 гектаров некоему ООО «Некрасовка» под полигон и разрешил начать его эксплуатацию. Как выяснится позже, принятие подобных решений вообще не входило в его компетенцию. Акт приемки был подписан в июне 1998-го, хотя отходы на эту свалку завозились к тому моменту уже семь месяцев! Естественно, за наличный расчет, без каких-либо документов. Чувствуя полную безнаказанность, хозяева полигона попросили правительство Московской области освободить их от уплаты экологических платежей, одного из обязательных налогов. Правительство оставило просьбу без ответа, а «Некрасовка» решила, что молчание — знак согласия. Так хозяева свалки заработали свои первые 17 миллионов рублей. Ситуация изменилась только

в 2000 году, когда губернатор Борис Громов закрыл полигон. Областное ГУВД тут же начало проверку деятельности «мусорной мафии». Но хозяев и след простыл. Говорят, улетели в Соединенные Штаты, где, видимо, успели обзавестись имуществом. Прошло шесть лет. На свалке появилось новое руководство. Директор полигона Юрий Лавров уверяет, что сегодня на свалку завозят только экологически чистый грунт, которым должны засыпать отходы. Но на территорию полигона Юрий Лавров чужих не пускает. Не пустил и нас. Юрий Борисович чего-то очень боится. Нас он уверял, что никаких претензий к руководству его компании нет. Лавров, видимо, кое-что забыл. Еще в феврале 2006 года сюда свозился строительный мусор. Это было установлено в ходе специальной проверки, проведенной сотрудниками Ростехнадзора Московской области. В марте того же года уже Генеральная прокуратура России обратила внимание на то, что ООО «Некрасовка» до сих пор не имеет необходимой проектной документации, а сотрудники ГУВД области смогли воочию убедиться в том, что на свалку завозится цементный лом, гипс, щебень и древесина при отсутствии специального разрешения. Рассказать о том, почему мусор в Люберецком районе предпочитают сбрасывать на полигон, а не везут на действующий завод, мог бы глава этого района господин Ружицкий. Но с нами Владимир Петрович общаться не захотел. В ходе расследования мы сами выяснили причину происходящего. Этот комплекс был заложен еще в 1994 году. Строился 10 лет. Сегодня комбинат едва справляется с тем валом, который привозят из города. Он способен перерабатывать всего 250 тысяч тонн отходов в год. А на любую свалку за это же время сгружают до миллиона тонн. Более того. Завод принимает мусор по полторы тысячи рублей за тонну, а свалка — по пятьсот рублей. Естественно, все отходы везут на помойку. А у легального мусорного бизнеса нет сегодня ни стимула, ни законодательной базы.

О том, где находят свое последнее пристанище снесенные гостиницы и пятиэтажки, мог бы нам рассказать министр экологии московского правительства Леонид Бочин. Но вместо интервью столичный чиновник попросил показать ему для ознакомления весь подготовленный нами материал. На что мы, естественно, не согласились. Чиновники и министры, к сожалению, отказываются говорить о решении мусорной проблемы. Все потому, что этого решения у них просто нет. А также потому, что существующее положение дел их, кажется, устраивает. Все получают живые деньги, ни тебе налогов, ни деклараций. Если ситуация не изменится, «мусорная мафия» и дальше будет контролировать этот высокодоходный бизнес. Говорят, что деньги не пахнут. Это неправда. «Мусорная мафия» сваливает отходы в реки, леса, на огороды и кладбища. Скоро вся страна превратится в одну большую помойку. И мы на ней будем жить. Вернее, уже живем.

Когда мы задумали программу о цветах, я понимала, что никто и никогда ничего подобного не снимал. Все было впервой. Но эта тема мне давно не давала покоя. Дело в том, что в 2000 году погиб глава холдинга «Совершенно секретно» Артем Боровик. Именно с этого момента, как ни странно, началось мое знакомство с цветочной мафией. Артема отпевали всю ночь в одном из соборов Новодевичьего монастыря, а утром гроб с телом должны были перевести для прощания в Центральный дом литераторов. У сотрудников программы «Совершенно секретно» была единственная возможность побыть с Артемом в последний раз — пройти в храм очень рано утром. Иного варианта, кроме как купить цветы где-то ночью, не было. Уже не помню, кто повез меня на Киевский вокзал и в глубине площади указал на стеклянные короба. В них горели свечи и стояли чаны с розами. Я не знала, что именно здесь продают самые свежие цветы в Москве, причем круглосуточно и по оптовым ценам. Мы купили пару сотен. На следующее утро эти цветы легли на могилу моего учителя...

Глава 11. ЦВЕТОЧНАЯ МАФИЯ

С тех пор я постоянно посещала цветочный рынок у Киевского вокзала, мне нравилось дарить огромные букеты, которые обходились гораздо дешевле магазинных. У меня на этом рынке появилась и своя продавщица — Вероника. Но сколько я ни просила ее рассказать о таинствах профессии — ни в какую не соглашалась. По всей видимости, женщина слишком дорожила своим рабочим местом. А за длинный язык можно было и по шапке получить. Главный вопрос, который меня интересовал, — почему на Киевском розы из Голландии стоят не 100 рублей, как в магазине, а тридцать? Где и на чем экономят привокзальные дельцы?

Итак, начнем с начала. В 1967 году в СССР было создано республиканское объединение «Цветы». В каждом климатическом поясе основали профильные совхозы. Отрасль быстро набрала обороты и стала очень прибыльной. Гвоздики по 35 копеек за штуку можно было купить в любом цветочном магазине. Но кроме гвоздик отечественные цветоводы в розницу больше ничего не завозили. Впрочем, была альтернатива — рынки. Там отоваривались люди побогаче или те, кто шел на свадьбы или похороны. На кладбище, кстати, могильщики всегда обрубали длинные стебли. В противном случае, как только толпа скорбящих рассасывалась, на могилу налетали местные бродяги, собирали цветы и тут же перепродавали их у ворот погоста. Рыночными цветами в советские времена заведовали азербайджанцы.

Они таскали их самолетами из Баку. Оптовая база была на Центральном рынке столицы, а уже оттуда розы и тюльпаны развозили по остальным рынкам. В 1990-е годы весь комплекс, включавший в себя не только опытные хозяйства, совхозы и оранжереи, но и научные базы, начал разваливаться. А в 1993 году правительство разрешило ввоз цветов из-за границы, и это еще больнее ударило по отечественному цветоводству. Через несколько лет оно практически перестало существовать. Но. Государственные совхозы имели земли. Председатели совхозов передавали незасеянные участки за ненадобностью муниципалитетам, а те немедленно продавали их под частное строительство. Так в Подмосковье ушло более 60 гектаров. Я разговаривала со специалистами, и все в один голос утверждали, что в России в средней полосе можно

вырастить розу «пятерку» (50 сантиметров) себестоимостью 10 рублей и ее с трудом можно будет отличить от эквадорской сестрицы. Более того. В Москву приезжали голландцы, предлагали за шесть миллионов евро в кредит поставить в Подмосковье теплицы, обучить персонал и обеспечить высокую доходность. Правда, потребовали гарантий по кредиту от правительства, а оно такие гарантии дать не захотело. Так умерло отечественное цветоводство. А в это время предприниматели пронюхали про европейские цветочные аукционы, и в Россию потянулись рефрижераторы, доверху наполненные свежесрезанными розами, тюльпанами и горшками с одноразовыми бегониями. Уличные лотки заполнила импортная продукция. Я, конечно же, знала о том, что все цветы везут из Голландии. Если быть честной — ехать туда было лень.

Мы связались с тогдашним европейским корреспондентом НТВ Дмитрием Хавиным, который и продал нам 30 минут прекрасного видеоматериала, снятого им на главном голландском аукционе в Аалсмейере, что в 20 километрах от Амстердама. Пять тысяч компаний по ночам привозят туда товар из Южной Америки, Польши, Турции, Кении, Арабских Эмиратов, Израиля. Цветы осматривает санитарный врач и флорист, а потом их помещают в холодильники. Холод — главный консервант. Аукцион начинает работу в шесть часов утра, а к 10 уже все лоты распроданы. Через аукцион проходит до 15 миллионов бутонов в день. Каждый четвертый брокер здесь русский или работает на русских. «Наши» не участвуют в начальных торгах. Они ждут поздний, то есть невостребованный и дешевый товар. Но голландцы не продают цветы слишком дешево. Им легче уничтожить партию, но не опускать цену ниже нижнего предела. Цена зависит от многих факторов — от количества того или иного сорта, привезенного на аукцион в этот день, от праздников в Европе. Впрочем, об отечественных праздниках аукционисты тоже очень хорошо осведомлены. Аалсмейер — законодатель цветочной моды, но часто моду диктуют и российские брокеры, особенно в начале марта. Сила аукциона в цене — 1,5 рубля за розу средней длины (50 сантиметров). Цветочники делают все, чтобы эта цифра в дальнейшем поднималась как можно медленнее. А потому придумали массу способов сэкономить. Первый этап — упаковка. Еще в Голландии в одну коробку они набивают цветов в два раза больше, чем положено, да так, что они трещат. Даже если цветы приедут на родину как мочалки, это все равно выгодно. Дело в том, что голландские таможенники не взвешивают коробки, а пересчитывают. И в декларациях пишут общий вес, исходя из среднего веса коробки. Второй этап — в фуре можно провести цветов в два раза больше указанного в документах веса. Половину фуры компании декларируют, а половину провозят контрабандно. Цветы очень редко досматривают. К тому же цветочники внушили таможенникам, что не только коробки, но даже фуры вскрывать нельзя — резко портится товар. Это полная ерунда, но таможенники верят. Ведь если они причинят ущерб, предприниматель может обратиться в суд, и кому это нужно? Третий этап экономии — занижение цены за килограмм цветов. Чем ниже цена — тем меньше таможенные сборы. В среднем занижают до четырех раз. На языке профессионалов это называется «пересортица». Можно завести розы, а написать в документах, что это дешевые хризантемы. Операция «Эдельвейс», которую проводили правоохранители на Смоленской таможне, показала, что практически в каждой машине с цветами товара в среднем на две-три тонны больше указанного, в документах написан совсем другой сорт и длина растений. Тогда в один день арестовали 200 партий и возбудили два уголовных дела.

Цветы перевозят двумя способами: сухим — в коробках и мокрым — в пластиковых контейнерах с минимальным количеством воды. Второй способ дорогой, но цветы приезжают в прекрасной форме и их сразу пускают в торговлю, а после коробок измученные растения надо отпаивать минимум два дня. В среднем в месяц в столицу цветов завозят более чем на 10 миллионов долларов. Многие фуры проходят через Литву, минуя таможню. А если цветок ввезен контрабандно, то и цена его минимальная, а у мошенников в дальнейшем есть шанс слиться с легальными поставщиками. Хранят цветы летом на хладокомбинатах или в моргах. Если цветок правильно хранить, то его можно выставить на продажу даже через 4 недели после срезки.

Мне становилось понятно, что главная дыра — таможня. Очень милые люди из Государственного таможенного комитета Российской Федерации рассказали мне, какими маршрутами несутся в Россию из Европы сотни неучтенных фургонов с цветами. Конечно, не все цветочники — мошенники. Но те, что поставляют товар на рынок у Киевского вокзала, — стопроцентные контрабандисты. Итак, рынок.

В процессе подготовки программы я подружилась с одной очень энергичной дамой из центральной оперативной таможни — Мариной Мурадовой. Она так прониклась идеей нашего расследования, что сама приехала на Киевский и лично пообщалась с торговцами. Поздно вечером Марина позвонила мне и рассказала, что сам рынок — это только верхушка цветочного айсберга. Оказывается, оптовые склады находятся в подвалах вокзала. Там холодно, и не надо устанавливать холодильники. Именно туда она мне и посоветовала нырнуть с камерой.

На следующее утро мы приехали к Киевскому вокзалу вместе с парнем, которого нам выделили таможенники. Режиссер Владимир Панкратов заранее приготовил скрытую камеру в барсетке. А оператор с большой камерой должен был снимать наши приключения из микроавтобуса, припаркованного на рыночной стоянке. Мне предстояла сложная задача — не выходить из поля зрения большой камеры. Вскоре я поняла, что это невозможно, так как рынок манил нас вглубь, и дальше пришлось снимать только на «скрытку». Есть у цветочной мафии свои рабы. Они закружили меня в своем разноцветном хороводе и гомоне. Это русские женщины-продавщицы: стремительно стареющие, работающие за пять процентов без зарплаты, по 18 часов в сутки. Цену они называют наобум, авось клиент попадется неразборчивый. Все, что не удалось продать в летний сезон, хозяева выбрасывают. А вот если товар залежался зимой — за него приходится расплачиваться самим продавцам. Причина в том, что зимой цветы лучше стоят, и у продавца есть не одна неделя, чтобы избавиться от товара. И все же у цветочной мафии только один праздник в году — 8 Марта. Цветочную торговлю очень сложно контролировать фискальным органам. Тут и уход от налогов, и использование «чипованных» касс. К тому же для торговли цветами не нужна лицензия и управы выдают такие разрешения в любых количествах. Но когда милиция проводит проверки — хозяев этих фирм никак не найти. И вся ответственность ложится на плечи все тех же женщин-продавцов.