«Все объекты разбомбили мы дотла!» Летчик-бомбардировщик вспоминает
Шрифт:
Не менее успешно полк наносил удары по фашистским самолетам на аэродромах Боровское и Шаталово на смоленском направлении, за что приказом командующего ВВС 24-й армии личному составу полка была объявлена благодарность [20] .
6 сентября торжественно отметили в полку освобождение нашими войсками Ельни. Несмотря на то что полк потерял в боях под Ельней более половины самолетов, мы были очень рады этому событию. Это был первый успех в войне, достигнутый наступлением. Причастность к этому успеху вселяла в нас новые силы. Укреплялась вера в то, что немцы хотя и сильные, но бить и побеждать их можно и нужно. И хотя боевые действия шли в небе Смоленской земли, эти бои носили наступательный характер, но было ясно, что борьба предстоит тяжелая, жестокая
20
Там же.
Открывая митинг, комиссар полка Куфта поздравил с успехом весь личный состав, подчеркнул вклад полка в боевые действия войск 24-й армии и почтил память погибших в боях за Ельню. Выступившие на митинге летчик Устинов и штурман Кравец заверили командование в том, что они еще больше усилят удары по фашистским захватчикам.
Немцы тоже по-своему отреагировали на успешные действия наших бомбардировщиков по их аэродромам Сеща, Шаталово и Боровское.
В начале сентября пятнадцать бомбардировщиков Ю-88 утром нанесли сильный удар по аэродрому Шайковка, а затем в течение этого и последующих дней по два-три раза бомбили нас на этом аэродроме и площадке Наумовка. Аэродром оглох от взрывов бомб и лающих пушечных очередей. Из-за этих непрерывных бомбежек один самолет СБ был уничтожен и несколько повреждено, но вести боевые действия с этих аэродромов стало совершенно невозможно, и в конце первой декады сентября наш полк перебазировался на аэродром Кувшиновка, расположенный рядом с Юхновом. Здесь самолеты эскадрильи мы разместили под кронами деревьев в глубоких просеках леса.
С середины сентября войска 24-й армии перешли к обороне и начали подготовку наступательной операции на рославльском направлении. Немецко-фашистские войска тоже оборонялись и подтягивали резервы для решительного наступления на Москву. Немецкая авиация усилила налеты на наши войска, аэродромы, объекты тыла, а также повысила интенсивность полетов разведчиков.
Экипажи нашей эскадрильи и полка, оказывая содействие наземным войскам, систематически наносили удары по аэродромам Боровское, Шаталово, вели воздушную разведку выдвижения немецко-фашистских войск по дорогам от Смоленска в направлениях Рославля, Ельни, Болтутино, Монастырщины и Хиславичи с нанесением бомбардировочных ударов по обнаруженным колоннам танков и мотопехоты. Кроме того, по специальному заданию командования Резервного фронта наши экипажи сбрасывали боеприпасы, продовольствие и другие грузы партизанам, находящимся западнее Рославля.
Утром 14 сентября комиссар Лучинкин зачитал личному составу эскадрильи сводку Совинформбюро и рассказал о подвигах наших солдат и летчиков при отражении наступления фашистских войск. Принесенные им свежие газеты пошли по рукам.
— Смотри, Дьяченко, «Красная Звезда» сообщает, что в ночь на 12 сентября английские бомбардировщики совершили налет на Кельн, все вернулись на базу, за исключением одного, — сказал Устинов.
— Ты веришь этим сообщениям?
— А почему бы и не верить?
— Потому, что из-за этих сообщений был целый скандал в небесной канцелярии, — ответил Дьяченко.
— При чем тут небесная канцелярия?
— А при том, что когда летному составу одной капиталистической страны ставили задачу на удар по какому-либо объекту, то командир говорил им: «Летите и бомбите. Наше дело святое. Все, кто будет сбит и погибнет за святое дело, будет в раю». Ночь темная, земля черная. Бомбардировщики летят, бомбят, прожектора, шарят по небу, зенитки лупят, истребители атакуют. Кто из такого налета вернулся, а кто и нет. Утром у райских ворот собрались человек сто летчиков-бомбардировщиков со сбитых ночью самолетов. Кто без шлема, кто в разорванном обгоревшем комбинезоне, а кто и без сапога. Переминаются с ноги на ногу, греются и галдят, почему долго райские ворота не открывают. Архангел, Николай-угодник, который вроде вахтера там, открыл ворота, впустил трех летчиков и заперся на засов. Остальные летчики подняли шум и кричат: «Обещали в рай, почему не пускаете?» Николай-угодник приоткрыл окошко в воротах и говорит: «Не орите, не безобразничайте и не безбожничайте. Радио вашей страны сегодня сообщило, что ночью летали восемьсот бомбардировщиков, бомбили. Все возвратились
— Ну, Иван! Ну, загнул! — смеялись вокруг.
— Да, Иван, летчикам капиталистических стран после гибели еще рай обещают, а нам, безбожникам, одна дорога — в ад, — иронически заметил летчик Устинов.
— А ты думаешь, в аду все гладко? — снова начал заводиться Дьяченко.
— А чего же, снарядов для адских мук, что ли, не хватает? — поддержал его Устинов.
— Везде свои трудности. Когда один наш летчик попал на тот свет, встретил его дьявол, вроде разводящего, и говорит: «Пойдем». Идут они по аду. Летчик смотрит: справа грешники раскаленные сковороды лижут, неподъемные камни на гору катят, на огне поджариваются, а слева под деревьями другие грешники сидят у столиков, левой рукой женщин обнимают, сидящих у них на коленях, а правой рукой кружку с пивом в рот запрокидывают. «Меня сюда, сюда», — дернул дьявола за шерсть летчик. «Не останавливайся. У нас тут заманиловка, вроде дьявольского агитпункта, мучения не меньше, чем в другом месте», — гаркнул дьявол. «Какие же тут мучения?» — спросил летчик. «Дурак, кружки-то у грешников с дырками, а женщины, — наоборот, как дочери у пушкинского царя Никиты», — ответил дьявол.
— Ну и дела в раю! — смеялись вокруг.
В этот день наш экипаж получил задачу до наступления темноты доставить груз партизанам в район западнее Рославля. Под самолет подвесили четыре грузовых парашюта с продуктами, батареями для рации и боеприпасами. Представитель штаба фронта при подготовке к полету проинструктировал нас, что в сорока километрах западнее Рославля надо найти железнодорожную будку, на крыше которой будет разложено мужское белье. Севернее будки на поляну к двум кострам следует сбросить груз на парашютах.
Так как линию фронта предстояло пролететь засветло, лечу на малой высоте в двадцати километрах севернее шоссе, идущего от Юхнова на Рославль над лесным массивом. Выйдя на железную дорогу в десяти километрах западнее Рославля, повел самолет на запад над железнодорожным полотном на малой высоте. Рельсы с полотна были сняты, и над насыпью торчали только перебитые шпалы. Вскоре мы обнаружили будку с разложенными на крыше белыми рубахами и трусами. Только начали разворот, как на поляне вспыхнули два костра. Набираю высоту и захожу для сбрасывания груза. Грузы на парашютах приземлились в центре поляны [21] . Видим, как к ним бегут несколько человек от костра. Сердце радуется, что в тылу врага ведут борьбу с фашистами преданные своей Родине люди. Сделав прощальный круг над поляной и покачав крыльями, беру курс обратно к линии фронта. Оборонительные позиции немцев пролетели благополучно, даже никто не обстрелял, и вскоре вернулись на свой аэродром.
21
ЦАМО РФ, ф. 57 бап, оп. 201905, д. 1, л. 69.
На другой день представитель штаба фронта, отправлявший груз к партизанам, сообщил нам, что груз получен, передал благодарность от партизан и ориентировал, что к партизанам надо будет слетать еще.
15 сентября с утра снова получили задание днем отвезти и сбросить на парашютах груз партизанам в тот же район.
На этот раз готовимся лететь на задание двумя экипажами. Кроме нашего экипажа, на другом самолете подготовился к полету опытный летчик — заместитель командира второй эскадрильи старший лейтенант Николай Голенко со штурманом Иваном Дьяченко. Самолеты и экипажи подготовлены, груз подвешен, но нет погоды. С утра стоит низкая, почти до земли, облачность. В ожидании вылета оба экипажа расположились под крылом нашего самолета.
— Разрешите к вашему шалашу, — усаживаясь на чехол, сказал Голенко.
— Милости просим. Только с тобой ухо надо держать востро, — ответил штурман Желонкин.
— Почему?
— Грабишь ты нашу эскадрилью. Забрал в свой экипаж Дьяченко и Жданова прихватил.
— Не наговаривай на меня, Федя. С Иваном Дьяченко мы стали друзьями по несчастью. В первом вылете погибли мой штурман и радист, а у Ивана летчик и радист. Так что сама судьба свела нас в один экипаж. А Жданова в наш экипаж дали, потому что Осипов неделю болел, — оправдывался Голенко.