Все по-настоящему

Кэмерон Челси М.

– Да, с родителями у меня отношения не очень. В смысле, я люблю их, без вопросов, но они мне не то чтобы нравятся. Между нами нет почти ничего общего. Они любят выпить пивка, посмотреть гонки «НАСКАР», посплетничать о том, о сем, ну и поругаться на ровном месте с теми, кто гораздо старше и, соответственно, опытнее их.

Вздыхаю и продолжаю:

– Ни отец, ни мать даже школу не закончили и частенько посмеивались надо мной, когда я корпела над домашними заданиями. Братец мой точно такой же, если не считать того, что он занялся выращиванием марихуаны. Странно, но родители его в этом поддержали. Веришь ли, он живет у них в подвале, выращивает травку и смотрит фильмы с

Уиллом Феррелом. Никто из них не понимает, как можно хотеть учиться дольше, чем требуется, или зачем вообще кто-то читает книжки. Не могу рядом с ними находиться. Не могу и не буду. Как только у меня появилась возможность оттуда свалить, я так и сделала, и теперь возвращаюсь туда, только когда без этого никак.

Так, ладненько, я не собиралась выкладывать ему всю эту ерунду, но слова вроде как сами срывались с языка. К нашему столику приближается официантка, и до нас доходит, что мы даже не обдумали заказ. Джетт просит ее дать нам еще минутку. Кажется, он собирался заговорить, но вместо этого спрашивает, чего мне хочется. Состояние тревожного ожидания меня убивает.

– Э-э, все равно. Того же, что и ты.

– Большая пицца с беконом нормально звучит?

– Да, вполне.

Джетт поглощен изучением меню. Он избегает разговоров о том, что его беспокоит, что бы это ни было, а значит, это что-то плохое. Не понимаю, что общего со всем этим имеют мои проблемы с родителями, но готова это выяснить.

Официантка возвращается, и Джетт заказывает пиццу, а я добавляю к заказу салат. Мне надо съесть что-то, хотя бы отдаленно напоминающее здоровую пищу. Когда официантка снова уходит, я кладу руки на стол и отпиваю содовой.

Джетт рассматривает стол, потом закрывает глаза, а когда снова открывает – поднимает взгляд на меня.

– Родители растили меня в строгости. Ну, по-настоящему жестко. Мое детство совершенно отличалось от твоего. Хотя папа с мамой и приехали в эту страну, и им здесь нравится, но они почти не сомневаются, что все американское – зло. Все, начиная с телевизионных шоу и заканчивая одеждой. В попытке помешать нам попасть под «влияние» они даже решили, что сами будут учить нас с сестрой. Я понимал, что они пытались привить нам традиционные ценности, просто делали это совершенно неправильно, подавляя своим контролем. Мне частенько снились кошмары, что если я посмотрю американский фильм, мой мозг сгниет и потечет из ушей.

Джетта передергивает, и я действительно не знаю, что сказать. Его рассказ совершенно отличается от того, что я ожидала услышать, и теперь мне надо все это переварить.

– Вот так я и прожил большую часть своей жизни. Но потом мне исполнилось шестнадцать, и я получил водительские права. Я все еще учился дома, но мне позволили выезжать в магазин за продуктами и посылали с другими поручениями. Они составляли для меня график, знали, куда я собираюсь и сколько это может занять времени, так что в действительности у меня не было возможности куда-нибудь выбраться. Но я начинал осознавать, что больше не хочу так жить. Родители называли это «подростковым бунтом», «истериками» и твердили, что я «позорю семью», но мне всего лишь хотелось ходить в кино и делать то, что делают все остальные. Я люблю свою культуру, но не понимаю, почему не могу быть и японцем, и американцем одновременно. Ладно, опустим лишние подробности. Однажды вечером я сидел у окна, хотя родители давным-давно велели мне отправляться спать, а неподалеку была вечеринка. Родители соседского парня уехали, и он воспользовался их отсутствием. И вот я сидел там, слушал музыку, которую мне запрещали слушать, смех и крики веселящихся людей, а потом тихонько спустился вниз и вышел из

дома прямо через парадную дверь. В ту ночь я встретил Хави. Это была его вечеринка.

Да, в это я могу поверить.

– А дальше я начал еще сильнее бунтовать, слушать музыку «Something Corporate» и других групп, смотреть запрещенные фильмы, а потом все только ухудшилось. Я наделал массу ошибок. Ничего незаконного, ну или, по крайней мере, ничего такого, на чем бы меня поймали. Но я вылетел из школы. Это одна из причин, почему я сношу все выходки Хави. Он всегда помогал мне выпутываться изо всяких передряг. Ну а когда мои родители узнали обо всем, что я натворил, они выгнали меня из дома. Сказали, что я плохо влияю на сестру и покрыл позором их имя. Поэтому я снял квартиру вместе с Хави.

Твою. Налево. Мои родители, конечно, говорили мне всякие ужасные вещи, но я даже представить не могла, чтобы отец или мать заявили нечто подобное своему ребенку. Тем более Джетту.

– Короче, я собрался с мыслями, сдал экзамены и получил аттестат, а потом приехал сюда, так что вот. Боже, их обоих, наверное, удар бы хватил, если бы они узнали, что я обо всем этом тебе рассказываю, но я не видел родителей и сестры четыре года. Ни телефонных звонков, ни открыток, ни встреч. Они сказали, что мне больше никогда не будут рады в их доме, и это еще до того, как я набил татуировки. Я несколько раз проезжал мимо – на каникулы я приезжаю в наш городок и живу у Хави, – но у меня духу не хватает постучать в дверь собственного дома. Мне просто… Мне хотелось бы увидеться с сестрой. Не желаю, чтобы она думала, что я ее забыл.

Официантка выбирает именно этот момент, чтобы принести нам заказ. Я не могу отвести взгляд от пиццы, словно она сможет дать мне ответы, в которых я так нуждаюсь. Может, в этой ситуации вообще лучше помолчать. Джетт ждет.

– Это совсем не то, о чем я думала. Не знаю, что сказать. Мне казалось, что мое детство было ужасным, но я, по крайней мере, могу поехать домой и увидеться с родителями. Я сбежала от них, но вовсе не так, как ты. Мне так жаль, и я думаю, что ты очень-очень храбрый, учитывая все, что ты сделал.

Тянусь через стол, стараясь не обжечься о противень с пиццей, и беру его за руки. Ну какого лешего между нами этот дурацкий стол?

– Не такой уж я и храбрый. Я бунтовал против родителей. Мало кто назвал бы это храбрым поступком.

Боже, какая чушь. Встаю и пересаживаюсь к Джетту на диванчик, а потом обнимаю его одной рукой и целую в щеку.

– Ты потрясающий, Джетт Нгуен. Никогда в себе не сомневайся.

Он обнимает меня, прижимает к себе как можно крепче и дарит ответный поцелуй в макушку.

– Я так рад, что мы встретились, Шеннон Трэверс. Говорят, на все есть свои причины, однако я всегда считал это ерундой, потому что сплошь и рядом происходят ужасные вещи, которые не имеют никакого смысла. Но у меня такое чувство, что мне суждено было встретить тебя в том кафе.

Я чувствую то же самое.

– Спасибо, что поделился со мной своей историей. Ты не обязан был, но мне приятно, что ты это сделал, и не переживай, что я кому-то проболтаюсь. Я буду свято хранить твою тайну.

– Да мне даже в голову не приходило, что ты кому-нибудь расскажешь. Я тебе доверяю, принцесса.

Джетт наконец-то улыбается, и мое сердце снова начинает трепетать.

Чем больше я узнаю о Джетте и чем больше времени с ним провожу, тем страшнее мне представлять, какой станет моя жизнь, когда все это закончится.

– Мы сможем остаться друзьями? После всего? Я имею в виду, после того как пройдет достаточно времени, пока я буду горевать о твоей потере и проклинать твое существование?