Все приключения мушкетеров
Шрифт:
– О, великий человек! Я понимаю тебя, – сказал д’Артаньян.
– Вы понимаете? – сказал Портос.
– А ты, Гримо, понимаешь? – сказал Арамис.
Гримо сделал утвердительный знак.
– Вот и все, – сказал Атос. – Возвратимся к моей мысли.
– Но я хотел бы знать, – сказал Портос.
– Это бесполезно.
– Да, да, мысль Атоса! – сказали вместе д’Артаньян и Арамис.
– У этой миледи, этой твари, этого демона, кажется, есть зять, как вы говорили, д’Артаньян?
– Да, я его даже очень хорошо знаю и думаю, что
– Это недурно, – сказал Атос. – А если бы он ненавидел ее, то это было бы еще лучше.
– Значит, в этом отношении обстоятельства нам благоприятны.
– Однако, – сказал Портос, – мне все-таки хотелось бы знать, что делает Гримо.
– Молчите, Портос, – сказал Арамис.
– Как зовут этого зятя?
– Лорд Винтер.
– Где он теперь?
– Он возвратился в Лондон при первых слухах о войне.
– Вот именно тот человек, которого нам нужно, – сказал Атос. – Мы известим его, что его невестка хочет убить кого-то, и попросим его не терять ее из виду. В Лондоне, наверное, есть какие-нибудь заведения вроде смирительного дома, он посадит туда свою невестку, и мы будем спокойны.
– Да, – сказал д’Артаньян, – до тех пор, пока она не выйдет оттуда.
– О, д’Артаньян, вы уже слишком много требуете, – сказал Атос. – Я больше ничего не придумаю.
– Я думаю, что так было бы всего лучше, – сказал Арамис. – Мы предупредим в одно время и королеву, и лорда Винтера.
– Да, но с кем мы отправим письма в Тур и в Лондон?
– Я ручаюсь за Базена, – сказал Арамис.
– А я за Планше, – сказал д’Артаньян.
– В самом деле, – сказал Портос, – если мы не можем отлучиться из лагеря, то слуги наши могут.
– Без сомнения, – сказал Арамис, – мы сегодня же напишем письма, дадим слугам денег, и пусть они едут.
– Мы дадим им денег? – сказал Атос; – разве у вас есть деньги?
Четыре друга переглянулись; лица их, прояснившиеся ненадолго, опять омрачились.
– Смотрите! – сказал д’Артаньян, – я вижу там черные и красные движущиеся точки. Вы говорили, Атос, что они вышлют против нас целый полк. Это не полк; а целая армия!
– Да, – сказал Атос, – вон они! Да какие мрачные; не слышно ни барабанов, ни труб. Кончил ли ты, Гримо?
Гримо сделал знак, что кончил, и указал на дюжину мертвецов, которых он поставил в самых живописных позах: одни заряжали ружья, другие прицеливались, а иные держали в руках шпаги.
– Браво! – сказал Атос, – это делает честь твоему воображению.
– А я все-таки не понимаю этого, – сказал Портос.
– Прежде уйдем отсюда, – сказал д’Артаньян, – ты поймешь после.
– Подождите одну минуту, господа, дадим Гримо время убрать завтрак.
– А! – сказал Арамис, – между тем черные и красные точки растут видимо, и я разделяю мнение д’Артаньяна, что нам пора уходить, не теряя времени.
– Теперь я не вижу причины откладывать отступление; мы держали пари на один час, а пробыли здесь полтора
Гримо ушел уже вперед с корзиной и остатками завтрака.
Четыре друга вышли за ним и уже сделали шагов десять, как вдруг Атос вскричал: – Что же это мы сделали, господа!
– Разве ты забыл что-нибудь? – спросил Арамис.
– А знамя! Его никогда не следует оставлять неприятелю, хотя бы оно было из салфетки.
И Атос бросился в бастион, вошел на платформу и снял знамя; но так как ла-рошельцы были уже на расстоянии выстрела, то они сделали по нему сильный залп. Атос, казалось, был заколдован: пули пролетели со свистом около него, но ни одна не задела его.
Атос поднял вверх знамя, обратясь спиной к городским войскам и кланяясь смотревшим из лагеря. С обеих сторон раздались крики, с одной крики гнева, с другой восторга.
Второй залп последовал за первым и три пули, пробив салфетку, превратили ее в настоящее знамя. Весь лагерь кричал: «Уходите, уходите!»
Атос сошел; товарищи, нетерпеливо ожидавшие его, встретили его с радостью.
– Пойдем, пойдем, Атос, – говорил д’Артаньян, – прибавим шагу. Теперь, когда мы нашли все кроме денег, глупо было бы дать убить себя.
Но Атос продолжал идти торжественным шагом, несмотря на убеждения своих товарищей, которые, видя, что их замечания бесполезны, последовали его примеру.
Гримо с корзиной ушел вперед и был уже вне выстрелов.
Минуту спустя из бастиона снова раздался залп выстрелов.
– Что это значит? – спросил IIортос: – в кого они стреляют? Я не слышу свиста пуль и никого не вижу.
– Они стреляют в наших мертвецов, – отвечал Атос.
– Но мертвецы не будут отвечать им.
– Конечно; тогда они подумают, что это хитрость, будут рассуждать, пошлют парламентера, и когда узнают нашу шутку, мы будем уже вне выстрелов их. Поэтому нет никакой надобности торопиться.
– А! Теперь понимаю, – сказал удивленный Портос.
– Наконец! – сказал Атос, пожимая плечами.
Французы, видя, что четверо друзей возвращаются тихим шагом, встретили их криками восторга.
Наконец, снова раздались выстрелы и в этот раз четверо друзей слышали жалобный свист пуль, падавших около них на камни.
Ла-рошельцы овладели, наконец, бастионом.
– Вот неискусные стрелки! – сказал Атос. – Сколько мы их убили? Кажется, двенадцать человек?
– Или пятнадцать.
– Сколько мы раздавили?
– Человек восемь или десять.
– И за все это ни одной царапины! А, нет? Что это у вас на руке, д’Артаньян? Кажется, кровь?
– Это ничего, – сказал д’Артаньян.
– Пулей?
– Нет.
– Что же это такое?
Мы уже говорили, что Атос любил д’Артаньяна как сына, и, будучи обыкновенно мрачным и нечувствительным, он в отношении к этому молодому человеку выказывал иногда отеческую заботливость.
– Царапина, – отвечал д’Артаньян. – Я оцарапал палец перстнем.