Все реки текут

Като Нэнси

Поравнявшись с усадьбой, Гарри повернул руль, вывел машину из колеи и подъехал к воротам. Мэг медленно вышла вперед, откинула цепочку и распахнула створки ворот, при этом она встала на нижнюю металлическую перекладину и прокатилась.

– Привет, Мэги! – крикнул он. – Спасибо, цыпленок! Залезай в кабину, я прокачу тебя по двору.

Мэг закрыла за ним ворота, стараясь не бежать вприпрыжку, как глупая школьница, а чинно подошла и уселась рядом с Гарри, аккуратно расправив складки платья. Еще утром она вымыла свои пышные волосы, и теперь они переливались

на солнце.

– Что произошло? Ты чем-то расстроена? – Гарри перевел ручку скорости и свернул на подъездную дорожку, ведущую вокруг дома к сараю на заднем дворе, куда убирали плуги и бороны, конскую сбрую и фураж. В одном углу было оставлено место для машины, на бортах которой зачастую устраивались на ночь птицы, будто на насесте.

– Нисколько! С чего ты взял? – она глянула на него сбоку своими синими глазами, опушенными черными ресницами; курносый носик был задорно вздернут вверх. К ее безыскусственности добавилось нечто новое: в ней начала пробуждаться женщина, и она понимала это.

– Не знаю; может, мать отругала или еще что-нибудь…

– Нет, она никогда меня не ругает, – Мэг упорно смотрела вниз, сосредоточенно разглаживая пальцами складку на юбке.

– Ну, выходи! – Он повернул ручку дверцы, одновременно пристукнув по ней другим кулаком, и она нехотя открылась. – Будь добра, помоги мне отнести в дом покупки. – И он начал доставать из машины разные кульки и пакеты. Мэг послушно стояла рядом, но когда он повернулся к ней, то увидел, что глаза ее мечут молнии.

Он начал передавать ей муку, мыло, банку с вареньем. Она с горечью сказала:

– Ты никогда ничего не видишь…

– Что я должен видеть, черт возьми!

– Разве ты не видишь, что я теперь другая. Я побывала в большом городе, и сделала себе стрижку у француза, которого зовут Превост. Мы останавливались в отеле «Метрополь», а еще я купила себе новые платья. А ты слепой, как летучая мышь. Можешь нести свое барахло сам!

С этими словами она швырнула покупки на землю. Жестянка с вареньем больно ударила его по ноге. Он яростно зарычал и схватил ее за руку.

– Ах, ты так!

Гарри больно скрутил ее тонкую руку. Мэг подскакивала на месте, безуспешно стараясь вырваться. При виде этого ему стало смешно.

– Ну, давай, вдарь еще! – смеялся он. – Ну что же ты? Она хотела оттолкнуть его свободной рукой, но он поймал и ее, и теперь Мэг была совершенно беспомощна.

– А теперь скажи: «Извини меня, я маленькая злючка».

– Не скажу!

Однако ее гнев был теперь напускным: эта борьба, напряжение его сильных мускулов не были ей неприятны, скорее наоборот. Он усмехнулся и повернул руку сильнее.

– Скажешь…

– Ну, извини… Отпусти же мою руку, ты, животное! Пытаясь освободиться, она неосторожно дернула его левую руку и лишь взглянув на его изуродованные пальцы спохватилась. Ее злости как не бывало.

– О, Гарри! Твоя рука… Тебе больно?

– Чепуха! Она давным-давно зажила. – Он спрятал руку в карман. Она начала смиренно собирать разбросанную на земле бакалею, а он тем временем достал из машины остальное.

Идя вслед за ней к кухонной двери, он скупо обронил:

– А платье ничего себе… Тебе идет.

Мэг признательно улыбнулась ему через плечо.

Одним из последствий второй мировой войны было расширение рынков сбыта для австралийских сухофруктов, производимых по берегам Муррея: в годы войны они поставлялись во все страны мира исключительно из Калифорнии и Австралии. Двое калифорнийцев, братья Чэффи, заложили первые виноградники на орошаемых землях в Мильдьюре, и теперь они давали большой доход. Ренмарк сделался богатым поселком.

В конце первого послевоенного лета стояла сильная жара: целых две недели температура не опускалась ниже 35° в тени. Вода в свежевырытых каналах стояла без движения, их берега были усеяны разлагающимися мертвыми кроликами, и не было спасения от комарья. Многих, кому удалось избежать «испанки», настиг тиф. Местные врачи с красными от бессонницы глазами пробирались к больным по непролазным лесным дорогам, лекарства и антисептики доставлялись по воде на колесных пароходах.

Один из них однажды доставил лекарство духовного свойства. Студенты Итонского колледжа, участвуя, хотя и без большого желания, в программе «Миссионерской деятельности за пределами Англии», организовали плавучую церковь на пароходе, называемом «Итона». Каноник Рассел плавал на ном вверх и вниз по реке между Морганом и Ренмарком и каждое воскресное или любое другое утро, когда «Итона» швартовалась в том или ином поселке, он собирал такую пеструю толпу прихожан, какую ему никогда не приходилось видеть в Англии.

Ловцы кроликов и рыбаки, стригали в засаленных молескиновых брюках, строители ирригационных сооружений в рваных армейских мундирах – все были желанными гостями в маленькой часовне, устроенной на борту. Под аккомпанемент небольшого органа студенты пели старые гимны, которые люди не слышали со времен детства. Прихожанам нравились полузабытые гимны, и ради этого они терпеливо слушали длинные проповеди каноника.

Ниже по течению, на последних плесах, вода перекачивалась из реки обратно в озера. Топкие равнины, расположенные по обе стороны от Марри-Бридж, теперь осушались, и их плодородная земля использовалась под пастбища. В конечном счете, на пятьдесят миль равнина была освоена. Молоко из молочных хозяйств доставлялось на переработку в кооператив фермеров, организованный в Марри-Бридж.

Исконные места обитания болотных птиц – Уолл, Помпута, Джервойс, Мобилонг, Миполонга – были у них отобраны в результате осушения затонов и заводей; дикие утки, бакланы, пеликаны, черные лебеди переселились ближе к устью на широкий пролив Гулуа и на соленый Куронг.

Постепенно, шаг за шагом, люди, точно трудолюбивые и организованные муравьи, преобразовывали эту расплывшуюся, растекшуюся по сторонам реку. Соблюдая положенные сезонные условия, она теперь устремилась вперед, примирившись с переменами, которые навязали ей эти, такие слабые на вид, существа.