Все зеркало
Шрифт:
Правда, не удалось понять, почему ЧЧ позвал с собой именно меня. На прямой вопрос он, меланхолично зевнув, ответил, что, может статься, я в его вкусе. А может статься, что нет, поэтому не надо задавать глупых вопросов, а надо задавать умные. Нет таких? Тогда, красивая, до завтра. Собраться изволь за сутки, самолёт ждать не будет.
На родину, еду я на родину, вот она, уродина… Не помню, где и от кого подцепил эту дурацкую навязчивую припевку. Так или иначе, всякий раз, когда самолёт касался взлётно-посадочной полосы каракасского аэропорта «Симон Боливар», я осознавал, что вернулся
Родину, согласно русской поговорке, не выбирают. Ко мне это, однако, не относится. Не выбирают, когда одна. Когда папа из Саратова, а мама из Брянска. Если же мама и вправду из Брянска, а папа из Сьюдад-Гуаяна, воленс-неволенс призадумаешься.
До поры до времени я и знать не знал, что, оказывается, не черномазый ублюдок, как мне объяснили на школьном дворе, а самый что ни на есть законный отпрыск дипломированного врача из Венесуэлы. Впрочем, мама не догадывалась об этом тоже. А догадалась, лишь когда на пороге нашей хрущобы появился вдруг двухметровый верзила с охапкой кремовых роз на том месте, где у людей лицо. Верзила приложился макушкой о дверную притолоку и сказал на сомнительном русском:
– Белльять!
– Карлос? – неуверенно прошептала мама.
Пока я гадал, узнала ли она гостя по росту или по акценту, охапка роз вплыла в комнату и развалилась, открыв лицо визитёра. Я ахнул – оно было одного со мной цвета. А в следующий момент я без всяких объяснений допёр, что меня, Артурку Черномазого, в паспорте поименовали Артуро Карлосовичем вовсе не потому, что паспортистка была пьяна.
Выдворенный из Москвы после разрыва отношений с Венесуэлой студент Карлос Монтеро, не прошло и пятнадцати лет, вернулся, чтобы признать своего единственного сына. Через месяц я впервые ступил на землю новой Родины. Второй по счёту. Она сильно отличалась от первой. За слово «черномазый» здесь нахалов и неучтивцев запросто сажали на нож.
Рейс «Каракас – Лима», как обычно, на пару часов задержали, так что в Перу мы прилетели заполночь. Отельный портье при виде моей журналисточки завихрился мелким бесом – на блондинок здесь всегда реагировали остро.
– Остынь, амиго, – сказал я ему по-испански. – Сеньорита занята.
Портье притих и героически отвёл взгляд от «балшых сысек» имени Ильяса. Лишь посмотрел укоризненно, когда выяснилось, что мы расходимся по разным номерам.
Пробудившись утром, я не сразу вспомнил, где я и зачем. В Перу, устыдилась, наконец, память. Ты прилетел сюда ради экспедиции в чинканас. Последней экспедиции.
Взяв золото Атауальпы, можно было с чистой совестью уходить на покой. Купить поместье, разбить перед домом бассейн и коптить венесуэльское небо, не рискуя больше жизнью. Всё-таки хлеб чёрного археолога нелёгок, а век недолог, как у кавалергарда.
Легенды о золоте Атауальпы, спрятанном в чинка-нас от конкистадоров, преследовали меня с тех пор, как я впервые их услышал. Возможно, и чёрным археологом-то я стал из-за них. Легенды были величественными, жуткими и нелепыми – одновременно. Все они сходились на том, что, жрецы унесли в подземелья сундуки с золотом Атауальпы, последнего правителя империи инков, и сгинули там вместе с драгметаллом. Дальнейшее трактовалось по-разному. Согласно одним преданиям, жрецы замуровали себя в подземной келье вместе с сокровищем. Согласно другим, они припрятали сундуки
Об этих призраках трепались подвыпившие кабальеро в кабаках, матери пугали ими детей, а выжившие из ума старухи ими, бывало, клялись, а бывало, и проклинали. И те, и другие, и третьи напрочь в сокровища не верили. Лишь отборные, патологические чудаки вопреки разуму и здравому смыслу время от времени собирались в дорогу. Больше об этих чудаках не слыхали.
«Сходил в чинканас» – говорили о бедолаге, однажды покинувшем отчий дом и забывшем вернуться. После чего крестились и пальцем отгоняли нечистого.
Древний фолиант с легендой о пропавшем золоте я нашёл в отцовской библиотеке. Пятью годами позже отца отнесли на кладбище. А ещё через десяток лет в полуразрушенной, богом забытой индейской деревеньке я пожал руку низкорослому плосколицему оборванцу, сыну, внуку и правнуку великих вождей, прощелыге, которого в округе знали под прозвищем Хромой Луиш. С ним, до неприличия бесстрастным, до изумления молчаливым и до омерзения грязным, я пропьянствовал две недели, угрохав целое состояние на ром, коньяк и текилу. Когда же эти две недели наконец истекли, Хромой Луиш поскрёб макушку заскорузлой пятернёй, сплюнул табачную жвачку на загаженное крыльцо ветхой лачуги и сказал:
– Я беру тебя в дело, амиго. Карта – за мной. За тобой – девственница.
После трёхчасовой тряски по немыслимо разбитым сельским дорогам, которые и дорогами-то назывались лишь по недоразумению, дребезжащий и жалобно подвывающий джип наконец остановился.
– Приехали, – сообщил Чернее Чёрного и вымахнул из джипа наружу. – Вылезай и посматривай под ноги – тут, знаешь ли, змеи.
Я пожала плечами и выбралась за ним вслед. Змеи так змеи.
– И зачем мы здесь? – осведомилась я, разглядывая ветхие строения метрах в ста прямо по ходу. – Ну и дыра, прости господи.
– В этой дыре живёт наш проводник, – объяснил ЧЧ. – Человек он смирный и невзыскательный.
Смирным и невзыскательным оказался карлик средних лет с плоской мордой и кожей цвета копчёной говядины. Одетый, ко всему, в немыслимые обноски, в прорехи которых прекрасно была видна задница, зато с массивным медальоном на тощей шее. При нашем появлении карлик, ничуть не смутившись присутствием дамы, помочился в траву, затем подтянул портки и разразился гортанным карканьем на испанском. ЧЧ ответил, и наступила пауза.
– О чём это он? – прервала её я.
– Спрашивает, правда ли, что ты девственница.
– Не поняла, – я решила, что ослышалась. – О чём он спрашивает?
– Просит подтвердить, что ты девственна. Мне несложно, я подтвердил.
– Ты спятил? – вызверилась на чёрного археолога я. – Идиот! Последний раз я была девственной в девятом классе средней школы.
ЧЧ пожал плечами.
– Мне-то какое дело, – обронил он невозмутимо. – Но для этого парня шибко важно, чтоб ты была невинна. Белые девки ему все на одно лицо, так что в его глазах ты вполне смахиваешь на малолетку.