Всё зло земное

Стрельченко Дарина

Лягушка нежилась у огня. Иван сел рядом, с ужасом поглядел на тёмное тело. С оторопью подумал: неужто и вправду на ней жениться? А лягушка приоткрыла глаз, слабо квакнула:

– Спасибо тебе, Иван, за помощь. Придёт время, и я тебе помогу, и я тебя в своих покоях попотчую по-царски. А пока ложись почивать. Утро позднее утра раннего когда плоше, а когда мудренее.

– Твоя правда, – прошептал Иван, привалился к брёвнам, да так и уснул сидя, приняв на себя последние отголоски Кощеевых сонных чар.

Василиса вспрыгнула на окно,

сквозь мутную слюду вглядываясь в Крапиву-Град. Дымил за мостом пушечный двор, отливал каменный дроб [73] . Развевались повсюду царские знамёна. Смотрела Василиса, как валит густой дым, ждала, пока царевич проснётся, гадала на день грядущий по птичьим чёрточкам… Так и начали жить во дворце Иван – царский сын и лягушка из Край-Болота.

* * *

А тем временем в дальней горнице гладила Гнева Милонега по седым волосам, шептала:

73

Каменный дроб – так называли пушечные ядра.

– Тише, тише, сокол мой. Всё ж таки больше года по болотам, по лесам плутал, кто знает, с кем водился. Может, чары кто навёл, помутил разум. Тише… Дай сыну в себя прийти.

Царь тяжело дышал, сплетал, расплетал пальцы.

– Гневушка… Надежда он моя. Память о Яромиле. Всё в нём есть, чтобы царём стать, чтобы Озёра-Чащобы укрепить, защитить, силу умножить. А он…

– А он пропал, схоронен был да ожил, лягушку привёз и в жёны её взять хочет. Точно ли, батюшка, такой царь нужен царству?

– Не знаю, – прохрипел Милонег. – Не знаю, что делать теперь.

– Я знаю, – тихо откликнулась Гнева. Взяла в руки его ладонь, коснулась губами. – Стрелу новую закажи непременно: лягушачий век короток. Глядишь, пока стрелу делают, околеет эта болотница. На Ивана не напирай, не неволь. Позволь делать что хочет, сыграй свадьбу – авось сам вперёд опомнится. А кроме того… – Гнева вздохнула, выпустила ладонь Милонега. Отвернулась. Глядя на полстину, на которой вытканы были царь с сыновьями, сказала: – Окромя того, вспомни, сокол мой, что есть у тебя ещё два сына. Взрослые, разумные, такие, что голову за царство сложить не побоятся и править, коли доведётся, станут крепкой рукой, добрым сердцем. Вспомни, сокол мой.

Царь тоскливо глянул на полстину. Выпрямился, опёршись на посох. Поднялся.

– Верно говоришь, Гнева. Так тому и быть. Только темно. Темно-то как на душе.

– А ты посмотри на двор, – попросила Гнева. Шагнула к окну, отдёрнула занавесь. – Посмотри… Снежень [74] кончается. Скоро лёд пойдёт, поплывут корабли. А там – весна со снегами, с таяньем, с лебедями… Светлей будет.

Царь тяжело подошёл к окну, встал рядом с царицей.

– И правда. Поплывут корабли.

74

Снежень –

февраль у славян; идёт от присловья «У февраля два друга – метель да вьюга», то есть февраль – снежный месяц.

Кощей. Полдень

Солнце стояло посреди неба, рассыпало лучи.

– Полна коробочка золотых воробышков? – смеялась издалека матушка.

– Угольки в печи, – отвечал Кощей.

– Сито-вито решетом покрыто? – улыбалась матушка.

– Небо и земля, – отвечал Кощей.

– Золот хозяин – на поле; серебрян пастух – с поля? – говорила матушка.

– Солнце и луна, – отвечал Кощей.

– Летит птица тонка, перья красны да желты, по конец ея – человечья смерть? – шептала матушка.

– Стрела, – отвечал Кощей.

– Летит вран из чужих стран, клюв стальной, глаз ледяной, расколет дуб да останется тут? – роняла матушка.

– С… смерть, – отвечал Кощей.

Солнце стояло посреди неба, рассыпало лучи.

Былое. Братья

Иван поднял голову, повёл шеей. Пересел правей, ловя солнце. Оно прыгало с ветки на ветку, а за ним скакала белка. Распушила хвост, глянула чёрным глазом. Иван улыбнулся ей краешком губ, вернулся к книге.

– Ива-ан!

– Иди к нам!

Качнул головой. Солнце пекло макушку, но пока светило оно на луг меж дворцом и лесом, хотя б комарьё не донимало. Вспомнилось, как загадывала матушка загадку: нос долог – голос звонок. Вспомнилось – и словно туча набежала на мысли. И на небо набежала, скрыла солнце.

– Хватит уж с книгой сидеть. Иди к нам, – позвал Ратибор. В одной руке держал он деревянного ратника, в другой – соломенного. – Про что хоть читаешь-то?

– Про звёздного пастушка.

– Что ещё за зверь? – в один голос спросили братья.

– Мальчик это, – медленно ответил Иван, ведя пальцем по харатье, – который со звёздами говорить умел. Потерялась однажды звёздочка, укатилась с неба… Всю землю он обошёл, нашёл её и вернул домой.

Ратибор заметил рассеянно:

– Ишь как.

Драгомир усмехнулся, рубанул репей деревянной саблей:

– Всегда ты, Иван, с книгой. Но когда-нибудь, братец, придётся и отложить её, взяться за меч.

Вскинулся Иван. Ратибор младшего брата окоротил взглядом:

– Ты, прежде чем мудростью своей хвастать, сам бы азбуку до конца выучил.

Старшему сказал примирительно:

– Поживём – увидим. А пока, может, и нам, Иван, почитаешь?

Вздохнул Иван, глянул в окно горенки под самой крышей.

– Почитаю, коли влезать не станете.

– Не ста-анем, – протянули братья.

– Ну, слушайте. Жил-был пастушок, ходил на луг овечек пасти. Шерсть у них из кольца в кольцо вилась, играл им пастушок на свирели, овечки слушали да не разбредались. А однажды пришёл волк…