Всечеловеки и несколько дурак

Кофеджийска Пофигина

В общем, Бен мне стал хорошим другом. Мы с ним шатались по Пловдиву, глазея на замшелые достопримечательности, шлялись по барам, где он, опрокинув двести граммов водки рассказывал мне о Вьетнаме и о своей семье, ездили в Пампорово, где Бен елозил по горам на лыжах, пока я пила капучино под морозным солнцем. Бен мне стал чудесным другом и я уже совсем не хотела брать с него деньги за свои никчемные услуги.

В один такой зимний вечер, после водки, Бен рассказал, что американские солдаты кричали вьетнамцам: «стой!», а они, вьетнамцы должны были остановиться для проверки документов и если вьетнамец не останавливался, то солдат должен был стрелять на поражение. В общем, один такой вьетнамец не остановился, а Бен выстрелил и убил вьетнамца. Потом уже в деревне ему, Бену, сказали, что тот вьетнамец глухим был. Такую вот историю мне Бен рассказал. А еще, он всегда с горечью говорил о том, что пока солдат мясом отправляли во Вьетнам, их ровесники курили марихуану и танцевали на вечеринках. Хороший

он был, Бен.

Потом Бен уехал в Аризону, а я через некоторое время в Ашхабад. Потеряла я координаты Бена и больше его не видела. Через несколько лет встретила знакомца моего старого, что с Беном меня познакомил. Сказал он, что Бен умер.

Различнополюсные анод и катод, столкнувшись в наэлектризованном поле, умчались в не связанные друг с другом Галактики, когда случай или жизнь закончила свой короткий эксперимент над их взаимодействием. Анод и катод. Бен и я или Бен и глухой вьетнамец. Кто знает.

Цветанка

Однажды в конце прошлого века мы держали Интернет-кафе. У нас тогда вообще была масса дебильных затей. Нам казалось, что такой бизнес выведет нашу ячейку общества на другой виток семейного благополучия.

Мы открыли фирму под восторженно-чудным названием «Тройка», взяли в аренду темное помещениеце в центре города, напичкали его компьютерами, поставили холодильник с безалкогольными напитками, буфет с чипсами, орешками и прочими вредностями, кофемашинку и понеслись зарабатывать деньги. «Какой русский не любит быстрой езды?»

С Интернетом сразу случилась неприятность. Он тогда был жутко медленным и страшно дорогим. Но, у нас было много компьютерных игр и потому к нам в помещениеце резаться в СтарКрафт приходила вся подростковая шпана района и сбежавшие с уроков гимназисты. Чтобы задержать в помещениеце клиента, я научилась «добывать ресурсы и участвовать в многочисленных сражениях между расами», быть то Терраном, то Зергом, то Протоссом.

Сбежавшие с уроков гимназисты и районная шпана меня за это уважали, но денег все равно не хватало, поскольку клиенты в пылу сражений ломали мышки и клавиатуры. Технику приходилось постоянно чинить, жесткие диски периодически обновлять, что-то улучшать и в общем-то, висеть в помещениеце с утра до ночи. Разумеется, у всех этих клиентов дома были свои игры и свои собственные компьютеры, но в нашем Интернет-кафе у них была задушевная обстановка и громогласная тусовка, и кто никогда не играл в сети СтарКрафта, смело могу утверждать, что такой человек вообще ни черта в этой жизни не добился, потому как игра эта не на один вечер, а на всю эту чертову жизнь!

Но, дело не в этом. Дело было в том, что мне пришлось взять няню для Настаси хотя бы на полдня. После долгой трескотни в агентстве по подбору персонала, где я разговаривала с кандидатами, кто желал проявить себя на педагогическом поприще, я выбрала одну Цветанку, приятную одинокую женщину 55 лет и как-то сразу к себе располагающую веселую пышку. Цветанка очень подошла моей Настюхе и пока они с задором переворачивали весь дом, без устали играли в детский сад и продуктовый магазин, гоготали над прочитанными сказками, копались вдвоем в песке и с визгом катались на качелях на детской площадке, я прозябала в нашем Интернет-кафе и злилась на весь этот треклятый счетоводный баланс, отчетливо понимая, что таким бизнесом не получится вывести нашу ячейку общества на другой виток семейного благополучия. Но, по крайней мере я была спокойна за Настасю. Настася была счастлива и Цветанка в ней души не чаяла. Я мало верю во все эти закоренелотрадиционные и альтернативно-новейшие методики педагогической практики со всеми этими подробными способами воспитания. У меня у самой в такой большущей и пестрой коробке из под сапог, где хранятся почетные грамоты и значки всей семьи, медали и ордена деда и бабочки, дипломы и сертификаты, валяется солидная лицензия педагогической правоспособности.

А еще у меня немалый опыт преподавания в одном знаменитом на весь город техникуме, где учились «детки», из-за кого в городе ситуация с криминогенной обстановкой мало улучшалась. Чтобы преподавать и воспитывать нужно не только отлично знать предмет, что преподаешь, но и еще быть уравновешанным человеком и самое главное – любить людей, а не только себя в этаком строгом костюме у доски.

В общем, я была довольна Цветанкой. Но, у Цветанки было два неприятных недостатка, с чем мне приходилось мириться. Одна неприятность заключалась в том, что Цветанка, разведенная пышка с двумя взрослыми сыновьями, желала познакомиться, как она говорила «с достолепным, порядочным и одиноким господином для серьезных отношений», а поскольку Цветанка часто до вечера засиживалась у нас в доме с Настенькой, то в объявлениях о знакомстве в местную газетенку она давала наш домашний телефон. Я была совсем не против, чтобы Цветанка нашла счастье в личной жизни в лице такого «достолепного, порядочного и одинокого господина», но мне приходилось оправдываться перед родителями, у кого мы в то время жили и вечерами, если Цветанки рядом не было, первой хватать вечно трелькающий телефон.

Второй недостаток у Цветанки был хуже

первого. Она страшно любила готовить на всю нашу семью и у нее получались огромные кастрюли невесть чего, непонятной консистенции подозрительного цвета и едкого запаха. Настюхе я готовила сама. Уж как я не умоляла слезно Цветанку прекратить портить продукты, но няня была непреклонна, считала своей величайшей обязанностью помогать нашей семье чем может и ее стряпню с трудом проглатывал наш унитаз. Я сама-то человек в еде неприхотливый и меня нельзя назвать чревоугодником. Мне главное, чтобы еда была хорошо термически обработана и чем проще, тем лучше. Я, конечно, могу запечь мясо, курицу или ту же рыбу, но возиться на кухне с каким-то изысканным шедевром не буду и в общем-то, не подпускаю себя к кухне. Я только терпеть ненавижу вареное тесто, а так, когда меня спрашивают какую еду люблю, то я всегда отвечаю, что чужую, поскольку уважаю людей, кто потратил время на приготовление какой-нибудь вкуснотени. С макаронными изделиями у меня с детства отношения не складывались. Редко я могу есть из теста пельмени, но только домашнего приготовления. Никогда не забыть мне как в мерзлом Якутске я, Антон и Майк покупали поздним вечером замороженные пельмени в круглосуточном магазинчике «Бородино» и варили их, потому как работали до умопомрачнения без выходных. Якутские магазинные пельмени нужно было есть махом за пару минут. Если не махом, то они превращались в клейкий ком серого цвета. Все остальное я могу есть, особенно когда уставшая, злая и голодная.

Но у Цветанки то, что она готовила нельзя даже было назвать пищей, это была какая-то кухонная непристойность. Это было нечто, от чего засаривалась сантехника, а если эту непристойность вечером выносили в мусорный бак, то бездомные коты и собаки с ужасом бежали, чихая и кашляя, во все стороны.

Цветанка проработала в нашей семье где-то полтора года, после чего мы закрыли наше Интернет-кафе, распродали технику и уехали в Лондон.

Мой болгарский папа

Моя болгарская бабушка Бойка дважды была замужем. Что случилось с ее первым мужем она не говорила.

От первого брака у бабушки был мой отец, а от второго Атанас или Наско. Второй муж бабушки, Стойчо, моего отца, ненавидел какой-то животной злобой. Он вообще мало кого любил. Любил он только двух дочерей от своего первого брака. Своего собственного сына, Атанаса, он не замечал. Когда в очередной раз Стойчо поднял руку на бабушку Бойку, мой отец, кому тогда было пятнадцать лет, вступился за маму. Случилась безобразная драка и Стойчо выгнал отца на улицу. Бабушка Бойка не защитила моего отца, а согласилась с решением своего мужа. Мой пятнадцатилетний отец ночевал на пляже несколько дней до тех пор, пока незнакомый человек не предложил ему работу спасателя. Ивана мой отец до сих пор вспоминает добрыми словами. Иван спросил моего отца может ли он плавать, на что мой отец ответил, что да, может и какой мальчишка, живущий у моря, не может. Иван предложил работу спасателя отцу и сказал, что спасателям предоставляется общежитие. Отец проработал спасателем около четырех лет, а потом он заключил контракт с одной компанией, специализирующейся в строительстве на территории Советского Союза и уехал. Там он встретил мою маму. Стойчо я видела всего один раз. Он и бабушка Бойка жили в затхлом, прогнившем насквозь доме в центре Бургаса. Дом разрушался, стены и потолки проела плесень. Стойчо не желал чинить дом и не позволял Атанасу даже думать о ремонте. Чичо [9] Наско убежал из дома, как и мой отец, когда ему исполнилось восемнадцать, женился на женщине турецких кровей, заводной и смуглой Тонке, жил с ней и ее родителями в Былгорово, недалеко от Бургаса. Когда наша семья приезжала в Болгарию, мы останавливались у них. Чичо Наско и семья его жены очень хорошо относились к нам, всегда были нам рады и тоже приезжали в гости в Ашхабад. В тот единственный раз, когда я увидела Стойчо, это был протухший, мерзопакостный старик в старой облезлой женской кофте. Бабушка Бойка приготовила обед, а Стойчо считал вилкой фаршированные яйцом и брынзой перцы в салатнице и следил за тем, кто сколько положил себе на тарелку. Он с неприязнью смотрел на меня и мою маму, отца Стойчо продолжал ненавидеть.

9

Чичо – дядя, с болгарского.

Нам не лез кусок в горло, хотя бабушка Бойка со своей тарелки подкладывала нам перец. Стойчо ел жадно, шамкая своими противными губами и я, злой и мрачный подросток, сидела и представляла себе, что раздавлю Стойчо, как помойную крысу, мне почему-то казалось, что у Стойчо нет крови, а какая-то зловонная жижа, такая же тухлая, как и его душонка. Я больше не ходила к ним в гости, уперлась своим черным ирокезом и сказала отцу, что я убью Стойчо. Бабушку Бойку я видела часто, когда чичо Наско привозил ее в дом своей жены. Там бабушка Бойка оживала, смеялась и ее глаза снова становились синими. Мой отец и чичо Наско помогали бабушке Бойке деньгами, но деньги куда-то испарялись. Все подозревали, что Стойчо отнимает их у бабушки.