Всегда бывает первый раз (сборник)
Шрифт:
Но придраться все-таки было к чему. Избранник Алены оказался женат, растил детей и бросить семью в одночасье не мог. Впрочем, на этот серьезный шаг он так окончательно и не решился. Наверное, не любил настолько крепко. А может, и Алена была виновата в том, что не слишком настаивала. Ее тоже мучили угрызения совести, сомнения и откровенный страх за мужа. Ей казалось, что в случае разрыва тот непременно сотворит что-то страшное. Например, застрелит себя, или Алену, или ее избранника, или всех вместе, что вообще ужасно, потому что ребенок останется без родителей. Короче говоря, гадость какую-то совершит определенно и просто так ни за что жену не отпустит.
Любовный угар продолжался три года и закончился тем, что Алена обнаружила неожиданное присутствие соперницы. Она такого не простила и вернулась в семью. Ломать, однако, не строить. Муж, стойко переносящий ее выкрутасы, неожиданно оказался неготовым к полному и окончательному примирению. То ли взыграла гордость, то ли пришло опустошение, то ли просто появился кто-то, смотрящий ему в рот и преданно заглядывающий в глаза. В подробности Алена не вдавалась. «Пусть катится, если охота. Никто не держит». Держало, как оказалось, не кто, а что. Алену муж как раз был готов отпустить, но выяснилось, что действительно не просто так, а исключительно с половиной совместно нажитого имущества.
После суда Алена разговаривала с бывшим мужем, сцепив зубы и мысленно калькулируя количество лет, которое потратит теперь на выплату причитающейся ему доли. Она злилась. Злилась на него, на себя и на судьбу-злодейку.
Идут годы. Алена воспитывает сына и выплачивает долг. Уже практически закончила. Ей это не слишком в тягость. Она занимает хорошую должность и пользуется уважением коллег. Дом давно построен, и каждые выходные Алена ездит на своей дорогой машине отдыхать душой. Она возится в саду, качается в гамаке и командует рабочими, строящими очередную беседку, пристройку или сарайчик. Иногда остается в городе, чтобы встретиться с подругами. Ходит в шикарные рестораны. Только за любовь больше не пьет.
Переходный возраст
Мы познакомились с Диной, когда той было два с половиной года. Вернее, познакомилась моя дочь, подбежав к хмурой малышке, сидящей и плачущей посреди песочницы, доверчиво улыбнулась той и, протянув ей лопатку, пролепетала: «Апай!», что в переводе на взрослый язык означало: «Копай».
Мое материнское сердце наполнилось гордостью: какая у меня добрая и отзывчивая девочка! Но в то же мгновение я поняла, что мой метод воспитания дал осечку. Теперь моя дочь сидела в песочнице и грязными руками размазывала по щекам горькие слезы обиды. Хмурая девочка возвышалась над ней и со знанием дела лупила моего ребенка по голове той самой лопаткой. Мой истошный вопль: «Что ты делаешь?!» – заставил обернуться грузную некрасивую тетку, до этого беззаботно лузгающую семечки на скамейке. Неожиданно быстро для своей комплекции она подскочила к песочнице, вытащила оттуда проказницу и отвесила той увесистую затрещину. Девочка захныкала и выронила лопатку.
– Извините, – буркнула тетка.
– Ничего страшного, – откликнулась я, больше не ощущая никакого раздражения по отношению к малышке, которая теперь жалобно пищала под мышкой у своей то ли бабушки, то ли няни (на маму тетка не тянула по возрасту). Я взглянула на свою уже совсем спокойную дочь и, обменявшись с ней все понимающими взглядами, подняла лопатку и снова протянула девочке: – Поиграй, если хочешь. Не дерись только.
Тетка поставила ребенка на землю и, убедившись в том, что ее подопечная сосредоточилась на лепке куличей, а не на членовредительстве, обратилась ко мне:
– Спасибочки вам! Вышли сегодня – все
– Тяжело, – согласилась я, хотя на самом деле не очень-то верила в то, что двухлетний ребенок способен на слишком сильные выкрутасы. Моя дочь была послушным ангелом, и все дети на свете до этого момента представлялись мне такими же беззаботными созданиями. Я вознамерилась отойти к другой скамейке и открыть книгу, но тетка, видимо, углядев во мне родную душу, расставаться не пожелала.
– А у меня артрит, – вздохнула она. – Ни побегать за ней, ни поползать. А что делать? Дочь весь день на работе, а за этой глаз да глаз.
– Детский сад, – механически откликнулась я.
– Так жалко ведь, – шмыгнула носом тетка.
Я взглянула на песочницу, где, вооружившись нашей лопаткой, невоспитанная девчонка ломала куличи, сделанные другими детишками, и невольно подумала, что такую не жалко, но вслух подтвердила: «Жалко», чем окончательно завоевала расположение новой знакомой. Надо ли говорить о том, что почитать в тот день мне так и не удалось. К концу прогулки я уже знала, что девочку-хулиганку зовут Диной и она – то самое божеское наказание, отпущенное ее бабушке за то, что она когда-то смела жаловаться на поведение своей вполне послушной дочери. Они только что переехали. «Район у нас, конечно, ужасный, но зато в подъезде лифт и мусоропровод, а когда у тебя больные ноги, это особенно важно. Но, с другой стороны, легче было бы до помойки доковылять, чем за Динкой круги наматывать».
– Детский сад, – несколько раз мрачно повторяла я, размышляя о том, что ноги собственной матери я пожалела и устроилась на надомную работу. Вечером, уложив дочь, мы с мужем садились за переводы, отчаянно пытаясь не подводить издательство и сдавать работу в срок, чтобы очередная халтура не уплыла к кому-нибудь другому. Если бы я вышла на работу, доход семьи существенно б вырос, но у меня и мысли не возникало переложить заботы о ребенке на бабушку, хотя предложения, пусть и не слишком настойчивые, поступали. Я твердо решила отдать свою дочь в детский сад в три года, но, если бы у меня не было другого выхода, отдала бы и раньше, поэтому в совете моем не звучало ни грамма фальши.
– Пробовали, – отрезала тетка. – Жалко.
– Плачет? – посочувствовала я, глядя, как ловко Дина управляется с нашей лопаткой.
– Эта? – бабушка поджала губы. – Она орет. С утра до вечера. Встанет на подоконник и орет, как труба эта самая.
– Иерихонская?
– Во-во. А плачут от нее воспитательница и другие детишки. Пугаются они такого-то ору. Это хорошо, что ты ей лопатку дала, а то бы Динка и тут закатила. Что сделаешь? Возраст-то переходный.
Внезапное панибратство меня покоробило, но заявление о переходном возрасте заставило остаться на месте и продолжить разговор. Я спросила скептически:
– Переходный?
– Он самый. К трем годам дело идет, вот и крутят ее бесы. А твоей сколько?
– Уже три.
– Ну, значит, ты меня понимаешь.
Я не понимала, но промолчала. Боялась сглазить. Да и хвастаться отменным послушанием ребенка казалось почему-то неприличным. Я, конечно, слышала о проблемах воспитания, но Аленка своим замечательным поведением ухитрилась меня от них избавить. Тем не менее я понимала, что большинство людей все же не могут с этим не столкнуться, и снова не стала спорить: