Всегда солдат
Шрифт:
– Какая?
– оживился я, приняв всерьез заявление товарища.
– За несколько лет все-таки можно даже простым. гвоздем проковырять стенку.
– Виктор недобро усмехнулся.
– Остается только запастись терпением… Да что с тобой?
Я не успел ответить и повалился на землю. Виктор приподнял меня, подтянул к стене, наскреб под голову соломы.
– Ничего, - успокоил я друга.
– Старая история. Десять месяцев прошло, как гробанулся, а тошнота и головокружение не проходят, и почему-то все время валит вправо.
За дверью раздались
– Здесь они, господин лейтенант, - произнес кто-то.
Через порог перешагнул немецкий офицер, сопровождаемый полицаем. Виктор помог мне подняться.
Гитлеровец подошел, ткнул пальцем по направлению Клементьева: [79]
– Партизан?
– Я солдат, - нашелся Виктор.
Лейтенант обратился ко мне.
– Я тоже солдат, - ответил я по-немецки.
– О!
– гитлеровец снисходительно улыбнулся.
– Вы говорите на немецком?
– Совсем немножко.
– Жаль, - немец покрутил пальцами и приказал полицаю: - Этих двоих: - в Полтавский лагерь.
И ушел.
Время тянулось убийственно долго. Лежа на спине, я смотрел в узенькое оконце. За ним виднелось небо. Оно постепенно густело, наливалось ультрамарином. Было душно и тихо. Вероятно, где-то собиралась гроза. Черные переплеты решетки резко выделялись в просвете оконца. Два поперечных прута, два продольных - крест. Мне вдруг подумалось, что и фашистская свастика тот же крест; могильная тень от этого креста уже десять месяцев неотступно следует за мной. Пока мне удается сохранять дистанцию. Что будет дальше? Хватит ли сил до конца этого марафонского бега? Приду я к финишу или три мрачных слова «без вести пропавший» будут заменены одним - самым страшным - «погиб»?
С этими невеселыми мыслями я задремал.
Перед рассветом дверь сарая резко распахнулась. Вместе с гитлеровским солдатом вошел полицай:
– Выметайтесь!
* * *
Миновав сонную Кегичевку, вышли на шоссе. Здесь, у кюветов, сохранивших травяную свежесть, отдыхала небольшая группа советских военнопленных. (Чуть поздней мы узнали, что это был рабочий батальон. Надобность в нем отпала, и пленных перегоняли в Полтавский лагерь.)
– Рус, колонна!
– приказал нам конвоир.
– Здорово, орлы!
– преувеличенно бодро приветствовал Виктор товарищей по несчастью.
– Здорово, гусь лапчатый, - отозвался за всех здоровенный рябоватый парень.
– Откуда такие красивые?
– С курорта, А ну-ка, подвинься. [80]
Клементьев потеснил парня и сел рядом. Закурили. На дымок цигарки потянулись пленные, не имевшие табаку.
– Вы что же, в штатском?
– спросил кто-то.
– Так вольнее шагать, - Виктор кивнул в мою сторону.
– Вот он подтвердит.
– Серьезно?
– И я серьезно.
– Значит,
– Два месяца в бегах.
– Да ну! Вот это да!… Поделились бы опытом.
Попыхивая цигаркой, Виктор стал рассказывать, какие порядки в селах, как лучше передвигаться и в какое время суток. Его внимательно слушали, задавали вопросы.
– И все же поймали вас, - с каким-то злорадством промолвил рябой.
– Все равно сбежим, - уверенно ответил Виктор.
– Откуда?
– насторожился парень.
– Да вот, хотя бы с этапа.
: - Ну, это бабушка надвое сказала…
– Почему?
– Не позволим!
– Кто?
– Виктор в упор посмотрел на рябого.
– Я, - парень сверкнул глазами, - и вот они тоже. Вы сбежите, а нас к стенке!
Наступило молчание.
– Что же, товарищи, - тихо, но твердо произнес Клементьев, - трусите? Покорились совсем, значит?
Пленные задвигались, зашумели. Молоденький парень, все время внимательно разглядывавший свою вконец разбитую обувь, сказал:
– Мы адвокатов не нанимали, и вы, товарищи, его не слушайте.
– Правильно, Сережа!
– поддержало паренька несколько голосов.
– Он у нас только с виду здоровый, як бугай, - пробасил кто-то из заднего ряда в адрес рябого, - а в душе гниль, и в портках всегда мокро.
Кругом дружно засмеялись.
– Заржали, жеребцы!
– гаркнул рябой.
– Для вас же стараюсь!
– От твоего старания недолго и подлецом стать… [81]
Раздалась команда строиться. Я и Виктор заняли место в хвосте колонны.
– Пятнадцать конвоиров на восемьдесят пленных, - отметил Виктор.
– Плохо дело.
Я кивнул головой. Сопровождали нас хотя и не строевики, а старые тыловые крысы, как мы тотчас окрестили наших конвоиров, но службу они несли исправно. Отставать и выходить из колонны не позволяли никому.
В Карловку мы прибыли только к вечеру, сделав в пути три привала. Конвоиры устали не меньше пленных. Пятьдесят километров - расстояние немалое.
Разместили нас в пустовавшей конюшне. Ее тотчас окружили местные жители. Гитлеровцы, о чем-то посовещавшись, велели нам выстроиться в очередь. Жители встали напротив. Проходя в конюшню, каждый пленный брал то, что ему протягивали женщины и дети.
* * *
На другой день нас продержали взаперти до обеда. Люди заволновались. Кто-то стал утверждать, что из Карловки отправят в Полтаву на машинах.
Перевалило за полдень, когда наконец загромыхал засов и ворота распахнулись. Нас выстроили по трое в ряд и повели получать хлеб. Тут же мы узнали, что в Полтаву пойдем с наступлением темноты: конвоиры не захотели передвигаться днем по жаре.
Получив на двоих буханку хлеба, мы вернулись в конюшню. Только расположились, в углу начался какой-то шум, раздались приглушенные голоса - там дрались.