Всего четверть века
Шрифт:
На болевую точку я попал неожиданно.
Мы сидели у Игоря на веранде и пили коньяк, очень хороший коньяк, настоящий, армянский, высокой марки, купленный в Ереване, пили из маленьких рюмок, неторопливо, наслаждаясь, настроение было превосходное, полуэйфорическое, то счастливое состояние, при котором незаметно слабеет тормозная система. И я затронул вопрос деликатный, не подумав, что касаться таких вещей следует всегда с осторожностью.
— Ну, друг, дом у тебя
Игорь скользнул взглядом вокруг себя.
— Почти.
Это «почти» я пропустил мимо ушей, а на него следовало обратить внимание.
— Я тобой восхищаюсь! Из какого пике вышел! Ведь несло носом в землю?
— Несло.
— И близко земля была?
— Близко.
— А ты взмыл! Всем чертям назло. Каким человеком стал! Я, когда искал твой дом, спрашивал у прохожих, так они на меня, как на дурака, смотрели, — как это можно не знать, где Игорь Константинович живёт!
— Да, ко мне хорошо относятся, — согласился он спокойно.
— В общем, Игорёк, давай за тебя выпьем, за то, что ты своей одной ногой на земле крепче стоишь, чем другие на двух.
— Друг Аркадий, не говори красиво.
— Говорю правду. Порода твоя мореходная верх взяла. Так что ты если и не адмирал, то уж капитан настоящий, первого ранга. Так держать, капитан! Плыви и будь!
Я проглотил свой коньяк. Игорь выпил медленно.
— Но есть и критическое замечание. Позволишь?
— Люблю я критиков моих, — сказал Игорь, улыбнувшись.
— Не вижу юнгу на палубе.
Наверно, будь я трезв, то без труда заметил бы, что коснулся больного, но я не заметил и не остановился.
— Где будущий академик медицины?
Игорь был вынужден ответить.
— Детей у нас нет.
Было ясно, что распространяться ему не хочется, но я с пьяной настойчивостью гнул своё.
— Конечно, ты имеешь право пожить для себя. Но время-то, как сказал поэт, мчится полным ходом. Тебе давно за тридцать.
— Не во мне дело.
— Зина не хочет? — удивился я.
— Зина хочет.
Мне и в голову не приходило, что у цветущей с виду Зины могут возникнуть трудности с рождением ребёнка, но оказалось именно так.
— Это нам всю жизнь отравляет, — сказал Игорь, — Ты не представляешь, как нам хочется, чтобы по этому дому бегал малыш… на двух ногах. Но пока… четыре месяца — и выкидыш.
— Прости мою бестактность.
Он наполнил мою рюмку.
— Не ты первый спрашиваешь.
— Ну, а медицина? Неужели ничего нельзя сделать?
— Вожу Зину в институт акушерства на сохранение. Пока без толку. Уже три раза.
Месяца за три до Нового года Игорь снова привёз Зину
Поэтому я был рад, что Игорь шутит. Но всё-таки…
— Ты хорошо держишься, старик.
Он пожал плечами.
— А что мне остаётся? Я ведь не агрессивен.
— Ерунда — эта теория. С жизнью кончают слабые или дураки.
— Не скажи. По-разному бывает. Но в общем эти ребята — Хенри с Шортом — какую-то суть ухватили.
— Не понимаю, чем они тебя так заинтересовали.
Игорь посмотрел на меня внимательно, и мне показалось — теперь-то я знаю, что не показалось, а так и было! — сказал не то, что хотел сказать.
— Просто мысли о самоубийстве человеку чаще приходят в голову, чем мы об этом подозреваем.
— Ну, мысли — одно, а поступок — совсем другое. Дистанция огромного размера. Мне и самому однажды жить расхотелось, когда меняя в шестнадцать лет любимая отвергла. Ходил на набережную, в речку заглядывал. Но вода холодной показалась.
— А я порошки собирал, — сказал Игорь серьёзно. — Тогда…
И он слегка хлопнул ладонью по протезу.
— Неужели хотел?
Никогда раньше не говорил Игорь о том, что пережил в те дни.
— А ты как думал! За секунду рухнуло всё, ради чего жил. Отрезало вместе с ногой весь смысл жизни. Я ведь вне моря жизнь и представить не мог. Вот и начал собирать порошки.
— И что?
— Собрал и выбросил. Струсил, наверно, как нам учёная девица объяснила.
— Брось! Ты не трус. Просто победил разум.
Игорь усмехнулся.
— Не уверен. Убивать себя страшно. Я, конечно, утешался этой твоей мыслью, что разумно поступаю, и даже думал одно время, что я сильным оказался, а самоубийцы слабовольные, но сейчас я так не думаю.
— Почему? — спросил я.
Но Игорь не ответил на мой вопрос, отложил разговор. На восемь лет. И я тогда так и не понял, почему заинтересовали его Хенри и Шорт и эта длинноногая всезнайка, имени которой я уже не помню.
— В другой раз как-нибудь… Пошли-ка. Серёжка, кажется, речь держит.
Сергей был верен себе. К утру у него возникала потребность высказаться. А говорил он всегда одно и то же. О том, что время движется, а мы живём. Хотя и не все.
— Друзья! Я хочу сказать о законах быстротекущего времени. Оно течёт неумолимо, и мы уже не те, что были. Нас ещё считают молодыми, но мы не так молоды… Мы повидали и испытали. И недосчитались друзей. С нами уже не будет Веры. Но я верю, Олег вернётся…