Всем штормам назло

Врубель Владимир Абович

Попов был возмущён медлительностью изготовления новых котлов для судовой машины. После головомойки, которую он устроил командиру «Америки», адмирал приказал ему денно и нощно сидеть в мастерских и лично контролировать все работы, а пока временно назначил командиром Збышевского.

Потом ходили слухи, что Збышевский якобы пришёл к адмиралу Попову и напрямик сказал ему, что не может носить мундир российского офицера в то время, когда его соотечественники бьются за свободу с русскими войсками. Попов, мол, поблагодарил его за доверие и попросил продолжать исполнять свои обязанности. Звучит романтично, но абсолютно невероятно. После такого разговора мог последовать только арест, а не назначение командиром пусть даже такого судна,

как «Америка». По приказанию Попова Збышевский доставил адмирала со штабом в Шанхай и приступил к ремонту корпуса парохода. Лейтенант, как всегда, действовал энергично и добросовестно. Порядочность была у Збышевского в крови: готовясь к побегу, он следил за ремонтом так, как будто и дальше собирался плавать на этом судне. За короткое время новый командир заслужил уважение всего экипажа. Один из офицеров «Америки» потом вспоминал, что Збышевский «всегда был корректен и изысканно вежлив с офицерами, внимателен и справедлив к нижним чинам, требуя от подчинённых исполнительности и повиновения в пределах устава и полной случайностей службы».

26 июня 1863 года к трапу «Америки» пристала китайская джонка. Из неё поднялся на палубу пожилой господин и на французском языке попросил передать капитану письмо, что и было сделано. Через минуту появился Збышевский и, обменявшись с незнакомцем приветствием, проводил его в каюту, где они пробыли несколько часов. Затем оба на джонке покинули пароход. Збышевский оставил запись в судовом журнале, что по поручению адмирала Попова убывает в Нинчпо, и приказал к 8 утра подготовить судно к выходу в море.

Таинственным незнакомцем был связной «Жонда Народового» польский еврей Гюнслер. Он привёз Збышевскому документы, деньги и инструкции на имя капитана де Витта. Збышевский с полученными документами сначала на французском пароходе «Messagris Maritimes», а затем на американском «John Tay» благополучно добрался через Сан-Франциско, Панаму и Нью-Йорк в Ливерпуль. Там ему ещё раз поменяли документы. На сей раз он выдавал себя за коммерсанта Феликса Карпа. В дальнейшем его псевдонимами был Карп и Карпинский. Из Ливерпуля Збышевский, следуя новым инструкциям, поехал в Париж. Там, в соответствии с полученными инструкциями, он нашёл маленький отель на площади Республики, который содержал польский военный инвалид. Владислав сбрил усы и бороду, которые отпустил для конспирации, и отправился к князю Чарторыйскому.

Вновь временно оставим командира «Америки» и посмотрим, что происходило после его побега на эскадре.

Когда командир не явился к назначенному времени на судно, старший офицер лейтенант Нелединский послал на берег офицера и матросов искать Збышевского. К вечеру те явились ни с чем. Встревоженный Нелединский доложил начальнику отряда судов капитану 2-го ранга П. Чебышеву о чрезвычайном происшествии. Чебышев организовал новые поиски, оповестил местную полицию и поехал в российское консульство.

Там, к его несказанному изумлению, консул вручил ему письмо от Збышевского. Поспешно вскрыв конверт, Чебышев прочитал: «Милостивый государь, Пётр Афанасьевич, Вы, конечно, догадались, что выдуманное мною поручение в Нинчпо, о котором я пишу на пароходе, дичь. Я это придумал для того, чтобы команда парохода “Америка” не последовала сейчас же моему примеру, то есть не бежала бы.

(Далее по-французски написано: «Прошу Вас сохранить всё в секрете и скрыть этот скандал в семье, или объявить об этом всему свету».)

Но с моей стороны я принял все меры, чтобы никто об этом не знал. План был устроен так, что ни один из моих знакомых не будет знать, что со мной случилось. Я уже давно был, проникнут убеждением, что продолжать службу мне не следует, но невозможность получить отставку меня приводила в отчаяние. Нынче же, когда я, может быть ошибочно, убеждён, что следует ожидать войны с защитниками моего бедного истерзанного отечества, оставаться здесь с вами было бы дважды подло против вас всех, против моего

священного дела, как поляка. Вы, как начальники, может быть, даже как русские, меня будете клеймить и осуждать, но как частные и честные люди подумайте над трагичностью моего положения и у вас грустно сожмётся сердце. Подумайте, как сильна должна быть причина, заставившая меня, прослуживши с преданностью к делу и усердием, равным каждому из вас, более 13 лет, дезертировать. Кто из вас не читал свою историю, не благословляя в душе имена Минина и Пожарского, благодаря которым, вы, счастливцы, чтя их имена, не знаете и не понимаете, что значит ненавистное иго чужеземцев. Кто чувствует, тот понимает то священное чувство, которое заставило меня расстаться с вами. У вас ещё остаются на эскадре поляки, но тем предстоит роль зрителей. Они доктора или механики, мне же приходилось, кто знает, может быть командовать судном в бою и изменить тогда я бы не смел, привыкши с уважением смотреть на ваш флаг, как на мой родной. Я, может быть, стал бы защищать его против всех своих убеждений и против долга. Одним словом, оставаться более нельзя. Прощайте».

Пётр Афанасьевич, из сумм парохода я взял всё, что мне следует по 1 июня. Все счета мною проверены. Консульство уплачивало, хотя довольно мошенническим путём, постоянно потворствуя своим протежированным мастерам. Всё, одним словом, сделано… и примите все предосторожности, чтобы по возможности принести менее ущербу моим бегством. Но Вы будьте так добры, прикажите сейчас же поверить все суммы на пароходе и оградите меня от того, чтобы кто-нибудь, пользуясь неизвестностью, не запятнал бы моей чести…»

Следует пояснить, что у командира хранились очень большие суммы денег в золоте и валюте для выдачи жалованья экипажу, покупки продовольствия, воды, одежды, угля, производства ремонтов и т. п. О них и беспокоился Збышевский. А возмущался он консульскими чиновниками, через которых шли расчёты за ремонтные работы. Те платили знакомым китайским подрядчикам по завышенным ценам, а разницу делили с ними. Втягивали в подобные махинации и некоторых нечистых на руку командиров судов.

Ошеломлённый прочитанным письмом, Чебышев немедленно доложил адмиралу о случившемся. Попов принял все зависящие от него меры, чтобы схватить беглеца, благо опыт поимки беглых матросов имелся немалый, но всё оказалось безрезультатным. О побеге Збышевского Попов доложил шифровкой в Министерство. Одновременно он написал секретное письмо и отправил вместе с рапортом Чебышева и письмом Збышевского. Своё письмо Попов сопроводил прошением об отставке с должности командующего эскадры. Краббе ответил: «Бегство Збышевского произвело на меня самое тяжёлое впечатление. Это первый случай в летописях нашего флота измены флагу. Жаль, что бежавшего не удалось захватить, я уверен, что Вы не задумались бы расстрелять в 24 часа». Прошение об отставке Попова он отклонил.

Александр II и великий князь Константин находились в Крыму. Краббе отправил им фельдъегерской почтой все документы, полученные от Попова, и добавил свой короткий доклад: «С глубоким прискорбием поставлю долгом сообщить Вашему Императорскому Величеству, что старший офицер, находящегося в составе эскадры Тихого океана корвета “Рында”, лейтенант Збышевский, назначенный временно командовать пароходом “Америка”, изменил русскому флагу и, оставив вверенный ему пароход, скрылся в Шанхае, где не могли его отыскать.

Збышевский — родом поляк — считался одним из образованнейших и способнейших молодых офицеров нашего флота…»

Царь написал на докладе Краббе: «Крайне грустно». На запрос Краббе: «Судить ли заочно Збышевского?» царь ответил: «Не надо». Решили побег Збышевского скрыть от общественности, хотя всех остальных 214 офицеров, солдат и матросов, перешедших на сторону повстанцев, судили и приговорили к расстрелу или каторге. Даже спустя годы после восстания III отделение продолжало разыскивать беглецов и приводить приговоры в исполнение.