Всем спокойной ночи

Вайнер Дженнифер

— Здравствуйте, я Кейт Кляйн-Боровиц, — представилась я, добавив для пущей важности фамилию Бена и надеясь, что вместе с дополнительными слогами прибавится и значительности. — Я была подругой Китти Кавано.

— Какая трагедия, — тихо отозвалась секретарша из-за своего стола, который выглядел настоящим антиквариатом.

Ей было за пятьдесят, седые волосы тщательно уложены, на ней был бордовый блейзер и плиссированная юбка в бордовую и белую клетку.

— Насколько мне известно, Кевин был другом дома.

И

тут я выложила извинение, которое должно было гарантировать мне проникновение внутрь и которое отрепетировала по пути с детской площадки.

— Я подумала, не счел бы он возможным поговорить со мной пару минут о речи, какую я готовлю к панихиде.

Она сочувствующе кивнула, нажала кнопку на телефоне, тихо проговорила несколько слов и сказала:

— Он примет вас сейчас.

Я потрепала детей по головкам, взглядом пообещав им страшные последствия, если они не станут сидеть тихо или совершат набег на вазу, полную конфет, на одном из многих журнальных столиков.

— Ведите себя хорошо, — пропела я бодрым тоном, не дававшим секретарше ни малейшего повода ожидать, что они не будут. — Мамочка вернется через минуту.

Я повернулась к двери в кабинет. Секретарша придержала меня за руку.

— Я только хочу, чтобы вы знали, что все это ужасно его огорчило, — прошептала она. «И если ты огорчишь его еще больше, я брошу твоих детей в печь и поджарю себе на ужин», — пообещал ее взгляд.

Я кивнула, вошла в кабинет и увидела Кевина Долана, коротышку с покатыми плечами, в тесной оксфордской рубашке и длинном галстуке, сидящего за тяжелым дубовым письменным столом. Яйцевидная голова, пухлые щеки, блестящие карие глаза и теплая улыбка. Отнюдь не кумир публики, но очень обаятельный: как раз тот тип, кого единогласно избирают клоуном в классе. Или, наоборот — кто получает несколько степеней в политологии и нанимает моего мужа, чтобы тот помог ему баллотироваться в сенат.

Я поняла, почему секретарша хотела защитить его. В Кевине Долане было что-то милое, напоминавшее мне о моих собственных мальчиках.

Кевин Долан вскочил с кресла и поздоровался. Он пожал мне руку, придвинул для меня деревянный стул, дождался, пока я усядусь, и вернулся за свой письменный стол.

— Спасибо, что согласились поговорить со мной.

— Рад помочь. Я слышал, это вы… — Он понизил голос и постарался усмирить свое колено, ходуном ходившее вверх и вниз. — Наверное, это было ужасно.

Я кивнула, решив, что честность — относительная честность — будет основой в разговоре с этим милейшим внимательным человеком.

— Я не так уж близко была с ней знакома, но наши знакомые хотели сделать что-то в память о ней.

Он побарабанил пальцами по столу и положил ногу на ногу.

— Прекрасная мысль.

— Скажите мне, пожалуйста, — продолжила я, доставая свой блокнот. — Как бы вы описали Китти? Если бы вы могли выбрать три слова в

память о ней, какие бы это были слова?

— Преданная, — произнес Долан.

Рука его скользнула в карман и начала звенеть ключами. Хотя не похоже было, чтобы он нервничал. Наверное, адвокат был из тех непосед, которые крутятся на месте, пока показывают титры перед фильмом, да и во время фильма вскакивают по меньшей мере дважды, чтобы размять ноги.

— Она была самой преданной матерью изо всех, кого я знаю.

«Преданная», — записала я, стараясь подавить разочарование. А чего я, собственно, ожидала? Что первое из трех прилагательных будет «вероломная»?

— Преданная своим детям?

— Преданная своим детям, браку, семейному очагу, — уточнил Кевин, постукивая краем картонной папки по столу и пряча ее в ящик. — Ее дом такой красивый… был красивый.

«Дом красивый», — записала я.

— Я знаю.

— Три слова — это так мало. Китти была умница, Китти была прелестна, она… — Адвокат внезапно замолчал и провел рукой по коротко стриженным вьющимся волосам. — Да что там говорить. Вы же знали ее. Что бы вы сказали? Какими словами описали ее?

— Пугающая?

Это было рискованно, но риск оправдал себя. Когда Кевин улыбнулся, в уголках глаз собрались морщинки.

— Вы так думаете? — произнес он.

Я сказала то, что думала. Что меня она пугала до смерти.

— Ну, конечно, все было именно так, как вы сказали. Она отдавала всю себя детям, у нее был красивый дом. Что же касается всех остальных… Вы знаете, утром я стараюсь изо всех сил, чтобы на моих детях была чистая одежда, и у меня не остается сил на то, чтобы подобрать ее по цвету, на то, чтобы дома было все в порядке…

Кевин качнулся вперед, его кресло скрипнуло.

— Вряд ли Китти хотела запугивать кого бы то ни было. Просто она очень серьезно относилась к родительским обязанностям.

— Почему?

Он дружески улыбнулся.

— Полагаю, в большинстве своем родители здесь серьезно относятся к родительскому долгу.

— Да. — И тут я ляпнула: — Может, что-нибудь случилось с кем-то из ее детей, что заставило ее стать такой… строгой к себе? Может, был какой-то тревожный «звоночек»…

Предложение осталось незаконченным, а улыбка Кевина превратилась в гримасу недоумения.

— Я хочу сказать, однажды один из моих близнецов скатился с кровати…

Теперь он смотрел на меня не просто с недоумением, а с озабоченностью. Еще минута, и он станет звонить в управление по семейным вопросам.

— Но речь сейчас не обо мне, — закрыла я тему.

Мой голос звучал слишком громко в маленьком теплом кабинете, где на стенах висели старинные вышивки, а через блистающие чистотой стекла лился осенний свет.

Я сделала еще одну попытку.

— Скажите, а вы знаете что-нибудь о ее работе для «Контента»?