Всемирный следопыт, 1927 № 06
Шрифт:
Случай превращения белых людей в негров, — конечно, сложнее всякого землетрясения, и писать о нем, не ознакомившись предварительно с мнением столичных светил, — рискованно. Поэтому граждане Трулля, не получая газетной информации о странном случае, питались исключительно слухами самых разное образных оттенков и значения.
Проводя вечер в одиночестве, Андрей от скуки стал просматривать научные журналы и бюллетени, в изобилии доставлявшиеся почтой на имя дяди Рофа. Просматривая вскользь последний номер «Известий о-ва врачей и физиологов»,
«Трулльским врачом Роф предпринят ряд интересных опытов над искусственным изменением окраски наружных покровов у животных. Еще давно д-р Роф обратил внимание на то обстоятельство, что некоторые птицы изменяют окраску перьев в зависимости от состава пищи. Так, снегири и чечетки при продолжительном кормлении их конопляным семенем приобретают почти черное оперение; один вид зеленого попугайчика довольно быстро получает темную окраску перьев при кормлении его мускатными орехами. Д-ру Рофу удалось вызвать образование больших черных пятен на коже лягушки rana temporaria, питая лягушек одним видом кавказской улитки. Сравнивая и комбинируя различные пигментирующие составы, д-р Роф выделил вещество (названное им «пигментином»), быстро окрашивающее при приеме внутрь кожу человека в черный цвет. При употреблении препарата в небольших дозах кожа приобретает приятный цвет солнечного загара».
В сильном волнении Андрей встал с постели и долго шагал по комнате. Было совершенно ясно, что пигментин дяди Рофа каким-то образом попал в желудок Андрея и бабушки Фрины, и притом, очевидно, в большом количестве.
Утром Андрей принялся тщательно исследовать, какие продукты оставались в доме со дня отъезда дяди Рофа. Он перерыл весь буфет, кладовую, открывал все ящики, банки и коробочки и осведомлялся у старухи, что именно из продуктов она брала к обеду и чаю. В одном ящике буфета он нашел пустую жестяную банку с пометкой на этикетке «Pigm». Он тотчас же бросился к старой Фрине.
— Не брали ли вы, бабушка, чего-нибудь из этой банки?
— Как же, брала, — отвечала старушка. — В ней был сахар.
— А куда же вы этот сахар девали?
— Куда! В сахарницу высыпала. С ним мы чай все время пили.
— А если бы в банке мышьяк был, вы бы и его в сахарницу высыпали! — вскричал Андрей раздраженно.
Ему захотелось как-нибудь досадить бабушке Фрине.
— Знаете ли вы, что это за сахар? От него люди превращаются в чертей. Сначала чернеют, потом у них отрастают рога и хвост, наконец, они начинают лаять и выть по-собачьи.
Худшего удара для старушки и нельзя было придумать. Она опустилась на стул, онемев от ужаса. Андрею пришлось предпринять меры для успокоения старушки.
— Но вы, бабушка, не бойтесь, — до рогов и собачьего лая мы, вероятно, не доживем, потому что слишком мало этого дьявольского сахара поели. Вот, если бы еще одну такую банку, — ну, тогда другое дело.
Порывшись в комнате дяди Рофа, Андрей отыскал еще три банки с той же пометкой «Pigm». В них был насыпан обыкновенный сахарный песок,
С такою мыслью Андрей положил банки с пигментином на прежнее место.
В отношениях между Андреем и Эммой образовалась трещина. Андрей по-прежнему пылал любовью к Эмме, но со стороны Эммы не находил уже прежнего отзвука на свои чувства. Новые, холодные нотки зазвучали в речах девушки, от прежних общих переживаний не осталось и следа. Иногда Андрею даже казалось, что Эмма тяготится его дружбой. Как и раньше, он шутил с ней и был весел, но, вместо звучного смеха и улыбающегося лица Эммы, он видел перед собой ее задумчивые, подернутые печалью глаза. Днем она не желала гулять с ним по парку, — и это обстоятельство его бесило.
— Ты ведешь себя, как пошлая, отсталая мещанка! — сказал он ей однажды в раздражении. — Культурную передовую девушку не может оскорбить общение с представителями других рас.
Они чуть было совсем не рассорились.
— Ты не представитель другой расы, — чуть было не сказала она ему, — а просто урод-голландец, почерневший от неизвестной болезни.
Если бы не одно обстоятельство, Андрей тотчас же рассказал бы Эмме о случае с пигментином. Но пока он не открывал тайны.
Домберт, повидимому, заменил Эмме Андрея. Она целые дни проводила в его обществе. С Андреем она виделась только иногда по вечерам. Андрей узнал новое неприятное чувство и под влиянием его был способен выйти из состояния уравновешенности, Он стал чаще повторять про себя, как бы в шутку: «Месть чернокожего»…
И, находясь в этом странном состоянии веселой мстительности, решился нанести визит директору Нойль, отцу Эммы, в доме которого он не был со дня своего «почернения». Директор с удивлением разглядывал, как он выразился, «чернокожее новообразование» и спросил у Андрея, не осведомлялся ли он насчет своей болезни у врачей.
— При чем тут врачи? — засмеялся в ответ Андрей. — Это позднее проявление наследственности, не более. Кто-нибудь из моих дедов был гражданином черного материка.
— А бабушка Фрина, она тоже имела деда-негра?
— По всей вероятности… Ведь она приходится дальней родственницей моей покойной матери.
Эмма не была расположена смеяться шуткам Андрея. Однако, когда к директору Нойль явился новый гость — Домберт, Эмма стала очень мило улыбаться, и, слушая веселый анекдот, рассказанный Домбертом, даже хохотала серебристым смехом. Андрей поторопился уйти, едва будучи в силах скрыть бешенство.
На другой день он снова был в квартире директора Нойль. Чернокожий гость, пришедший незадолго до вечернего чая, был очень разговорчив, шутил и даже проявил непонятную радость при встрече с Домбертом. Поведение Андрея казалось подозрительным Эмме. Она бросала на него взгляды, полные грусти и недоумения, Пока Андрей наигрывал на пианино несложную мелодию, Домберт и Эмма вышли из комнаты. Директора Нойля в этот момент также в комнате не оказалось. На столе был сервирован чай.