Всему виной страсть
Шрифт:
Джерард улыбнулся в ответ. Размолвке пришел конец. Предчувствия его не обманули. В постели они всегда достигали взаимопонимания.
— И я тоже. — Джерард привлек ее к себе и стал расстегивать пуговицы на ночной рубашке. — И я тоже…
Глава 15
На следующий день портниха сама привезла три новых наряда, пространно извинившись за задержку. Кэтрин даже растерялась. Она не ожидала, что платья уже готовы, а тем более не ожидала, что модистка их ей доставит лично.
— Его светлость
— Понимаю, — медленно проговорила Кейт. Джерард похлопотал? Его уже не было, когда она проснулась этим утром. — Его светлость сказал еще что-нибудь?
— Он сказал, что в следующий раз хотел бы видеть красное платье. — Наметанным взглядом модистка окинула Кейт с головы до пят. — Нужно подобрать правильный оттенок красного, но цвет должен вам пойти.
— Э… Да. Я подумаю.
Миссис Годдард порадовал ее ответ.
— Хорошо, мадам. А теперь давайте проверим, не надо ли что-нибудь подогнать?
Пока миссис Годдард порхала вокруг нее с булавками в зубах, Кэтрин, стоя на табурете, изучала свое отражение в зеркале. Действительно ли красный цвет ей к лицу? Мать всегда говорила, что яркие цвета ей не идут, что они ее «гасят». Кэтрин никогда не носила платья с глубоким вырезом и неширокой, струящейся по бедрам, обрисовывающей силуэт юбкой. Такие, как то, что было на ней сейчас. Небесно-синее, с пышными рукавами, расшитыми жемчужным бисером. Та же отделка украшала лиф. Никогда она еще не надевала такого красивого платья. И этот цвет ничуть ее не «гасил». Этот яркий синий цвет, цвет лазури, напротив, «зажигал», украшал ее. Новая нижняя юбка была легче и уже прежней, и наряд скользил по ней, ниспадал мягкими складками. Кэтрин самой себе казалась выше, грациознее. И грудь ее казалась полнее.
— Я чудесно выгляжу, — пробормотала она, слегка поворачиваясь из стороны в сторону, чтобы посмотреть на себя под разными углами.
— Вы выглядите восхитительно, — безапелляционно заявила миссис Годдард. — Такая хорошая стройная фигура! Вам ни к чему эти рюши и воланы. Покрой должен подходить фигуре, а цвет быть к лицу.
Кэтрин продолжала изумленно себя разглядывать.
— Я всегда думала, что нет такого цвета, который бы мне подошел.
— У каждой женщины есть свои цвета.
— Да, — прошептала Кэтрин и растерянно улыбнулась, любуясь своим отражением.
Оказывается, даже у нее есть свои цвета. Насколько она изменилась в этом платье! Миссис Годдард привезла один вечерний наряд и два дневных, что означало, что у Кэтрин наконец появилась приличная одежда, в которой не стыдно выходить на улицу. После того как портниха ушла, Кэтрин разложила на кровати свои прежние наряды и окинула их придирчивым взглядом. Старые ее платья не выдерживали никакой критики. Рядом с новым дневным платьем в кремовую и золотистую полоску, которое было на ней сейчас, старая одежда казалась унылой и поношенной. Даже ее любимое темно-синее платье выглядело старушечьим.
— Выброси их, — велела она Берди. — Я не хочу их больше видеть.
— Давно пора, — заявила ее камеристка. — Его светлость знал, о чем говорил, когда велел вам носить яркие цвета.
Кэтрин многозначительно на нее посмотрела:
— Звучит как похвала.
Берди шмыгнула носом, собирая старые платья.
— Должна сказать, с тех пор как мы приехали
Кэтрин поневоле улыбнулась:
— Иного я и не ожидала. — И это было почти правдой. Когда Джерард ушел из дома после ужина прошлым вечером, Кэтрин не на шутку встревожилась. И когда она, выглянув из окна, увидела, как он быстро зашагал прочь, у нее едва не остановилось сердце. Чего ей совсем не хотелось, так это чтобы муж ушел навсегда. Ее решимость установить между ним и собой определенную дистанцию, чтобы уберечь свое слишком уж беззащитное сердце, прожила не долго — лишь до того момента, как ей пришло в голову, что Джерард может уйти и не вернуться. Кэтрин всерьез испугалась, что он проведет ночь в другом месте, в объятиях другой женщины. Если он предпочтет заняться любовью с другой, она будет ему не нужна. Ее деньги теперь принадлежали ему, не важно, будут ли они вместе или она больше никогда его не увидит. Раз уж им лучше всего удается ладить в постели, то, пожалуй, стоит попытаться проводить с ним больше времени именно там. Едва ли это потребует каких-то жертв с ее стороны. Заниматься с ним любовью ей было очень приятно.
Но страхи ее оказались напрасными — Джерард вернулся домой и доверительно поговорил с ней. Не то чтобы он обнажил перед ней душу, но по крайней мере рассказал, зачем они приехали в Бат и почему он пропадал целыми днями. Кэтрин совсем не удивило то, что муж охотится на человека, из-за которого разразился скандал, грозивший обесчестить всю его семью, и она могла понять, почему ему не хотелось об этом говорить. И он согрел ей сердце тем, что все же решил с ней поделиться. А затем Джерард опрокинул ее на спину и любил до тех пор, пока она едва не утратила способность дышать, не то что задавать вопросы. И тогда у нее созрел план. Кэтрин надеялась завоевать если не любовь, то привязанность мужа, и она не видела причин отказываться от дальнейших попыток добиться своего. Для достижения цели все средства хороши, в том числе и платье, которое ей явно было к лицу.
В тот вечер она велела Берди сделать ей нарядную прическу. Она надела новое мерцающее синее платье и надушилась апельсиновой водой перед тем, как надеть колье с аметистовой подвеской.
— Вы такая красивая сегодня, леди Кэтрин, — прошептала Берди, схватившись за горло одной рукой. — Ваш отец гордился бы вами.
— Спасибо, Берди, — сказала Кэтрин и пожала руку камеристке. Глядя на себя в зеркало, Кэтрин подумала, что Берди, возможно, и не кривила душой, называя ее красивой.
Реакция Джерарда была еще более лестной. Он замер, увидев ее, спускавшуюся по лестнице, и лицо его расплылось в улыбке.
— Добрый вечер, — сказал он, взяв ее за руку, когда она спустилась на нижнюю ступеньку. — Миссис Годдард отработала каждое пенни.
Кэтрин порозовела от удовольствия.
— Спасибо за содействие. Не знаю, сколько бы еще мне пришлось ждать новых нарядов, если бы не вы.
Джерард отмахнулся.
— Я старался для себя. Очень хотелось увидеть тебя наконец в приличном платье. — Наклонив голову, он прошептал ей на ухо: — Но больше всего ты мне нравишься совсем без ничего.
Румянец ее сделался еще гуще, но она уже начала привыкать к его шуткам.