Вспомни о Флебе
Шрифт:
— Привет, молодой человек, — сказал Джез. — Неужели тебе не хочется посмотреть остров? — Фел захотелось дать машине пинка за её сердечный тон и за то, что она задала мальчику почти тот же самый вопрос, что он задал ей.
— Я ещё могу это сделать. — Мальчик посмотрел на Фел.
— Ты непременно должен это сделать. — Джез двинулся в направлении кормы. Из корпуса старой машины вырвалось искажённое поле — как тень, хотя там её нечему было отбрасывать — и легло мальчику на плечи. — Вообще-то я не мог не слышать, что ты недавно сказал. — Он ласково повёл юношу вниз по палубе. Золотая голова повернулась через плечо назад, к Фел, которая все ещё медленно допивала воду и только-только двинулась с места, чтобы в нескольких шагах позади направиться за роботом
— Верно. — В голосе юноши послышался оборонительный тон. — Я говорил об этом. И что?
Фел продолжала идти сзади. Она чмокнула губами; в стакане зазвенел лёд.
— Это звучит огорчительно, — сказал Джез.
— Я не огорчён, — быстро объяснил юноша. — Я считаю это несправедливым, вот и все.
— Что тебя не выбрали? — спросил Джез. Они приблизились к скамейке у звезды, где несколько минут назад сидела Фел.
— Ну да. Это единственное, чего я когда-либо желал, и, по-моему, они сделали ошибку. Я знаю, что был бы хорош. Я думал, из-за войны и всего этого им нужно много людей.
— Верно. Только желающих вступить в «Контакт» больше, чем ему нужно.
— Но я думал, один из пунктов, на который они обращают внимание, это то, насколько велико желание вступить, и я знаю, что никто не в силах желать сильнее меня. С тех пор как я себя помню, я хотел только этого…
Юноша замолчал. Они остановились у скамейки. Фел села, юноша тоже. Теперь Фел смотрела на него, но не слушала. Она думала.
— Может быть, они считают тебя недостаточно зрелым.
— Я зрелый!
— Хм-м. Таких молодых берут редко. Насколько я знаю, когда они берут людей твоего возраста, они обращают внимание на особый род незрелости.
— Вот и глупо. Ну как можно знать, что надо делать, если тебе не говорят, чего они хотят? Как можно подготовиться? По-моему, все это очень несправедливо.
— А по-моему, это в известной степени и должно быть несправедливым, — возразил Джез. — Желающих так много, что они не могут взять всех и даже выбрать лучших, так как среди них много и таких. Поэтому они выбирают случайным образом. Но ты всегда можешь попытаться снова.
— Не знаю. — Юноша наклонился вперёд, упёрся локтями в колени, положил голову на ладони и уставился на полированное дерево палубы. — Иногда мне кажется, что они рассказывают тебе это только для того, чтобы не было так обидно, когда тебя отклонят. Временами я думаю, что они берут как раз самых лучших. Но мне кажется, они сделали ошибку. Ведь если они не говорят, почему тебя постигла неудача, как можно что-нибудь исправить?
…И Фел тоже думала о неудаче.
Джез поздравил её за идею, как найти этого Оборотня. Только этим утром, спускаясь на старом паровом фуникулёре от хижины, они услышали о событиях на Ваваче. Оборотень по имени Бора Хорза Гобучул пришёл и улетел на пиратском корабле. Агента Культуры Перостек Бальведу он взял с собой. Предчувствие Фел было верным, и Джез был очень доволен. Он снова и снова указывал на то, что не её вина, что этот человек ушёл. И все равно она была подавленной. Иногда её удручало быть правой, думать о правильном, делать точные предсказания.
Для неё всё было таким очевидным. Это не было сверхъестественным предзнаменованием или чем-то настолько же глупым, когда вдруг вынырнула Перостек Бальведа (на изуродованном в бою, но победном контактном корабле «Нервная энергия», тащившем на буксире большую часть захваченного идиранокого крейсера), но это выглядело так… так естественно, что Бальведа должна была взять на себя поиски пропавшего Оборотня. До тех пор была представлена дополнительная информация о том, что происходило во время этого необычного поединка в том секторе пространства. Возможные и вероятные перемещения различных кораблей указывали (и снова очень отчётливо, подумала Фел) на корабль свободных пиратов «Вихрь чистого воздуха». Были и другие возможности, и их проследили настолько далеко, насколько позволили и так уже перегруженные
Но что ещё можно было сделать? Все набирала обороты война внутри чудовищно большого объёма космоса; немногих «ОО»-агентов ожидало множество других неотложных заданий, и так или иначе, Бальведа была единственным действительно хорошим агентом в пределах досягаемости. Вместе с ней послали многообещающего, но не имеющего никакого опыта молодого человека. Фел с самого начала знала, что если инфильтрация к наёмникам будет единственным шансом добраться до Оборотня, а через него к мозгу, Бальведа поставит на карту свою собственную жизнь, а не жизнь этого мужчины. Это было храбро, но неправильно, как полагала Фел. Оборотень уже встречался с Бальведой; вполне возможно, что он её узнает, как бы ни изменили её внешность (а для радикального психического изменения не было времени). Если Оборотень поймёт, кто она такая (а Фел полагала, что он понял), то шансы выполнить миссию у Бальведы были ничтожнее, чем у самого зелёного и нервного, но не вызывающего подозрений агента-рекрута. Прости меня, Бальведа, подумала Фел. Я уготовила бы тебе лучшую участь, если бы могла…
Весь этот день она пыталась ненавидеть Оборотня, пыталась представить его себе и ненавидеть, потому что он, вероятно, убил Бальведу. Но невзирая на факт, что ей всегда с трудом удавалось кого-либо себе представить, если она понятия не имела, как он выглядит (как Крайклин, капитан корабля?), ненависть почему-то никак не хотела материализоваться. Оборотень казался нереальным.
Ей нравилось то, что она слышала о Бальведе. Эта женщина была храброй и дерзкой, и Фел вопреки всему надеялась, что Бальведа жива, что она как-то все перенесла и что они когда-нибудь, возможно, после войны, ещё познакомятся…
Но и это казалось нереальным.
Она не могла в это поверить; она не могла это себе представить так, как, например, представляла, что Бальведа найдёт Оборотня. Это она видела в душе, и это так и случилось… В её версии победила, конечно, Бальведа, не Оборотень. Но она не могла себе представить, что встретится с Бальведой, и это как-то пугало её, как будто она начала так твёрдо верить в своё собственное предвидение, что неспособность что-либо представить неотвратимо означала, будто этого никогда не произойдёт. Во всяком случае, это удручало.
Какой шанс у агента выжить в войне? В настоящее мгновение не очень большой, это Фел понимала, но даже если предположить, что Бальведе удалось спастись и на этот раз, какой же была тогда вероятность, что она может погибнуть позднее? Чем дольше тянулась эта война, тем эта вероятность выше. Фел считала, и более информированные мозги, в общем, соглашались с ней, что война продлится скорее десятилетия, чем годы.
Плюс-минус несколько месяцев, конечно. Фел нахмурилась и закусила губу. Она не могла представить, что они получили мозг; Оборотень побеждал, и у неё разбегались мысли. В последнее время ей ничего не приходило в голову, разве что средство запугать — возможно, только возможно — Гобучула: это было, конечно, никакое не средство положить конец его проискам, но оно, возможно, сможет затруднить его задачу. Но Фел не была оптимисткой, даже если военное командование Контакта согласилось бы с таким опасным, неопределённым и очень дорогостоящим планом…