Встреча на Рождество
Шрифт:
На кухню, привлеченные запахами еды, пришли Николас и… некто. На голове у субъекта красовалась синяя лыжная шапка с помпоном, серые треники висели на тощем заду, на худых плечах болталась футболка с Гарри Поттером, а на ногах — белые носки и черные туфли с позолоченными пряжками. Вошедший хлопал темно-ореховыми глазами с длинными ресницами и смотрел на меня взглядом олененка Бемби.
— Николас, пожалуйста, свари кофе, — сказала я, выключила сковородку и опрометью бросилась в коридор, где и сползла по стенке, корчась в беззвучном смехе.
—
— Наверное. Дам ей лекарство, — безмятежно ответил Николас и пришел ко мне со стаканом воды. — Фройляйн Мария, вам нехорошо? Выпейте водички! — Он заботливо протянул мне стакан.
Икая, я выпила всю воду и опять затряслась.
— Возьми себя в руки, Машенька! — прошипел Николас. — Барон сам выбрал себе одежду.
Я вытерла рубашкой выступившие слезы и, приняв мученический вид, вернулась на кухню.
— Фройляйн, вам лучше? — с тревогой спросил Томас.
Надо же, какой заботливый!
Я кивнула.
— Я рад, фройляйн, потому что я очень голоден, а так как вы единственная женщина среди нас, то негоже вам болеть и оставить нас без завтрака, — укоризненно сказал Томас.
Что ж, Томас как всегда думает только о себе, а я уж обрадовалась.
За завтраком мы вели односторонний светский разговор. Николас сидел с серьезной миной и делал вид, что проказы, которые вытворяет сестрица Томаса — Ильзе — интересуют его больше всего на свете, я молча ела, а барон безостановочно трещал. Аппетит у него оказался хороший, он слопал свою порцию омлета, сказал, что его кухарка фрау Майер стряпает лучше, но все же попросил добавки.
— Барон, — резко произнес Николас, — вы невежливы. Фройляйн Мария приготовила для нас завтрак, хотя вовсе не обязана, поэтому вы должны поблагодарить ее. Уважайте чужой труд!
— Спасибо, фройляйн, — нетерпеливо сказал Томас, — очень вкусно. Нельзя ли добавки?
Я встала к плите, но Николас остановил меня.
— Фройляйн не будет больше готовить. На столе есть хлеб, колбаса, сыр, масло, сделайте бутерброд, — посоветовал он.
— Барон фон Краузе никогда не стряпал! — напыжился Томас.
— Тогда сидите голодным! — пожал плечами Николас, спокойно сооружая себе сэндвич.
Пришлось и Томасу слепить кривой бутерброд, подсматривая за хозяином.
— Спасибо, Машенька! — тепло улыбнулся Николас, согрев мне сердце. — Я пойду работать, и вы займитесь чем-нибудь.
Мне хотелось на воздух, и я спросила:
— Можно мы пойдем погулять?
— Хорошая идея! Лес тихий, хищников, кроме Рваного Уха, нет.
— А он сидел на ветке возле моего окна! — вспомнила я.
— Тебя навещал, — засмеялся Николас, — кот всегда гостей навещает. А если гость ему понравится, Ухо обязательно принесет ему задушенную мышь. Так что, если увидишь серую дохлую мышку, не пугайся. Это твой подарок.
Он встал и начал собирать со стола. Томас, перестав жевать бутерброд, выпучил глаза, открыл рот, но ничего не сказал, побоялся.
— Пойдемте, барон,
Глава 23
Снеговики, музыка и праздничный обед
Глава 23. Снеговики, музыка и праздничный обед
Николас выдал Томасу красную мембранную куртку, угги, я застегнула ему молнию, поправила шапку, и мы отправились гулять. Возле двери на снегу валялась дохлая мышь, значит, Рваное Ухо меня одобрил.
Мы долго бегали по лесу, играли в снежки, стряхивали с елок белое покрывало, собирали шишки. Я слепила маленького снеговика, а Томасу так понравилось, что он скатал пять снежных человечков и щедро разукрасил их хвойными ветками. Снеговики стали похожи на невиданных павлинов. Мы резвились как дети, позабыв о времени. Иногда я поднимала голову и видела в окне силуэт Николаса, который махал нам рукой и исчезал. Я ощущала кратковременные уколы совести — мы гуляем, а он работает, но воздух и простор пьянили, и я продолжала бегать и смеяться.
Наконец мы устали и вернулись в дом, замерзшие и голодные.
— Фройляйн! — спросил Томас. — А когда подадут обед?
— Обед подадут, когда я его приготовлю! — засмеялась я.
Томас скорчил обиженную мордочку, и я вдруг остро почувствовала, что привязалась к нему, как к младшему брату, и мне будет не хватать нелепого, но милого барона.
Я увидела, что Николас принес клавикорд, усадила Томаса на маленькое дизайнерское кресло и велела играть, а сама принялась за готовку. На изысканные блюда не хватило бы времени, поэтому я отправила в духовку ассорти из разных сосисок и колбасок, поставила варить картофель для салата и макароны для пасты. Работа закипела.
А Томас вдохновенно музицировал. Он оказался неплохим исполнителем и с удовольствием играл сонаты, баллады и народные песенки. Когда все мои кастрюльки весело забулькали, я присоединилась к Томасу и сыграла «O Tannenbaum» и «Stille Nacht, heilige Nacht», которые в мире Томаса создадутся только лет через двадцать. Мы вдохновенно пели, в четыре руки играли на клавикорде и, видимо, отвлекли Николаса от работы.
Он спустился вниз.
— Вы починили соловья, господин Николас! — обрадовался Томас.
Николас покачал головой и сказал:
— Никогда в моем доме не было так хорошо! Музыка и запах вкусной еды!
— А соловей? — тревожно спросили мы.
— Скоро сделаю, — озабоченно произнес Николас. — Небольшая проблема с одной деталью.
Томас расстроенно заиграл «Ах, мой милый Августин!», а я вернулась на кухню.
Когда картофель сварился и отправился в салат, а макароны, политые замысловатым соусом, превратились в итальянскую пасту, я принялась накрывать на стол. Скорее всего, скоро мы расстанемся, и я решила сделать праздничный обед, чтобы все запомнили. Накрыла стол белой скатертью, достала красивую посуду, свернула клетчатые салфетки конвертиками, разложила еду и даже зажгла свечу в рождественском венке.