Встречи на Сретенке
Шрифт:
Но все повернулось по-другому... Видать, судебная экспертиза написала в своем заключении, что Гоша пытался симулировать патологическое опьянение, а судью возмутили измененные показания "пострадавших", она поняла, разумеется, что обработал их Гоша. Пригрозила возбудить дело о лжесвитедельстве, и те, струхнув, начали мяться, нести что-то несусветное: забыли, не помним, сами пьяные были и тому подобное. Красивая судья все хмурила и хмурила брови, и в результате короткого совещания с заседателями приговор! Год лишения свободы!
Надюха вскрикнула. У Володьки
– Ну вот, - сказала Надюха, когда вышли они из здания судя.
– Доигрался Гошка. Теперь в Москве не пропишут, опять я одна буду.
– Погоди, Надюха, надо адвоката взять на пересмотр дела в горсуде, сказал Володька.
– Возьму, конечно, да вряд ли что выйдет... Вообще-то устала я от него. Пока, Володька, - подала холодную, вялую руку.
Черт возьми, как нелепо все получилось, думал Володька, и неожиданно, главное. Гошка, конечно, в лагере не пропадет, но Москвы ему не видать. Проходя Селиверстов переулок, он машинально завернул к бару - размочить горе, выпить кружку пивка. Народу было полно. Сильно хмельной инвалид с аккордеоном безбожно перевирал мотив "Землянки", но ему все же подпевали, путая слова... За столиком в углу шумели. Приглядевшись, Володька увидел Вовку Деева, какую-то девицу и Левку Тальянцева - это они громыхали разговором.
– Засранец ты!
– со смаком выкрикивал Деев любимое свое словцо.
– Думаешь, майора схватил - умнее других стал. Врешь! Ты же троечником в школе был. Меня же к тебе Зинаида прикрепила, чтоб я поднатаскал по математике. Не помнишь? А сейчас нос кверху, орденами похваляешься. Знаю я, как "звездочки" хватают!
– Очнись! Ты что сказал?! И кому? Мне?!
– оборвал его Тальянцев, побледнев.
– За такое и врезать можно.
– Попробуй! Меня теперь можно! Мне на одной ноге не устоять.
– Думай, что говоришь!
– Я думаю! Кстати, мне есть чем думать-то. Я в архитектурный с первого захода поступил. Канаев срезался, а я поступил. Понял?
– Теперь ты хвастаешься, - примирительно сказал Тальянцев.
– Хватит лаяться, дружили же в школе.
– Ладно, - успокоился и Деев.
– Знаешь, почему я завелся? Вот из-за такого же майора, который выслуживался, меня и долбануло. Послал, гад, в безнадежное дело. Ты хоть ранен-то был?
– Контузия сильная была.
– А меня пулькой разрывной! Чуешь разницу?
– Кончай базар!
– крикнул Володька, подходя к ним.
– Чего завелись? Подсесть можно?
– Конечно... Садись...
– оба, видно, обрадовались приходу Володьки, разрядившему обстановку.
– Знакомься, - ухмыльнулся Деев, показывая на девицу.
– Тамара.
Девица вблизи оказалась совсем не девицей, а вполне зрелой полноватой дамой восточного типа с красивым, но вульгарным лицом, к тому же сильно накрашенным.
– А ты все постишься?
– подмигнул Деев и захохотал.
– Тамарка, заказывай еще! Разочтусь. Я угощаю!
– Чего это щедрый такой?
– усмехнулся Володька.
– У меня сейчас
– Володичка, - укоризненно сказала Тамара.
– Зачем ты сообщаешь всем такое?
– А чего? Свои же ребята.
...Потом они волочили Деева домой. Он вырывался, ругался, обзывая их своим любимым словечком. Около дома, уставившись мутными глазами, почти трезво объявил:
– Вот увидите, скажет Деев свое слово в архитектуре! Скажет! Всем вам сопли утрет!
Доставив Деева и его подружку домой, Володька пошел провожать Тальянцева. Тот всю дорогу молчал, а когда Володька спросил его, как он нашел деевскую даму, брезгливо поморщился.
– А мне почему-то его жалко, - сказал Володька.
Тальянцев неопределенно пожал плечами. Видно, его мало занимало сейчас это. Только у своего переулка, прощаясь с Володькой, сказал угрюмо:
– Знаешь, наверно, демобилизуют меня...
– Почему?
– Разное сплелось... Ну и Люся, конечно...
После того, что случилось, Майя переселилась к матери, и Володька часто бывал у нее. Заходил вечером, и они шли шататься по улицам, где можно было поговорить обо всем. Дома присутствие Майкиной матери их стесняло.
Это были тихие хорошие вечера...
– По-моему, Володька, ты стал ко мне по-другому относиться, - как-то раз сказала она.
– Да, Майка...
– Ты знаешь, я многим нравилась, но возбуждала в ребятах, увы, отнюдь не платонические чувства, и это мне было неприятно, даже унижало как-то... Кстати, и ты, Володька, поглядывал на меня тоже довольно гадковато. А мне хотелось совсем не этого.
– Сейчас все иначе, Майка, - поспешил сказать он.
– Надеюсь, - улыбнулась она, потом задумчиво произнесла: - Может быть, Володька, не надо было ничего?..
– и заглянула ему в глаза.
– Почему?
– запротестовал он и начал что-то сбивчиво говорить, так и не сумев выразить свою мысль.
В одну из таких вечерних прогулок Володька спросил:
– Ты насовсем переехала к матери?
– Не знаю...
– А как Олег относится к этому?
– Он любит свободу. По-моему, не очень переживает. А мне он сейчас как-то не нужен, - ответила она.
Больше о Майкином муже они не говорили, но зато Володька рассказал ей про Тоню. Теперь, когда отношения с Майей перешли в какое-то другое качество, стали спокойными, более дружескими, он мог уже говорить о Тоне, тем более что хотелось ему с кем-то поделиться - Тоня еще не ушла от него.
– Тебе все-таки нужно с ней встретиться, - подумав, сказала Майка.
– А ты этого не хотела бы? Да?
– спросил он.
– Почему?
– спокойно отозвалась она.
– Я хочу, чтоб у тебя все было хорошо.
– Спасибо, - он легонько пожал ее руку.
Как ни странно, к близости они сейчас не стремились - ни Володька, ни Майя. Да и негде было побыть вдвоем, кроме как на улице. Днем она работала, вечерами их матери были дома. Эти тихие встречи продолжались и тогда, когда Володька хлопотал о Гошке.
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
