Встречи на ветру
Шрифт:
– Интересно, как бы Мане отразил наш завтрак? – попыталась пошутить я.
– Думаю, что наш сюжет его не заинтересовал бы, – не приняла мою шутку Нина. На этом её лекция об импрессионистах была закончена, и между нами возникло некоторое напряжение. Ни я, ни она не торопились разрядить эту атмосферу.
Наконец Нина произнесла:
– А я к Вам ехала не за тем, чтобы читать Вам лекции. Я приехала посоветоваться.
– Чем могу. Пошли домой. Антонина, наверное, уже покормила сына и приготовила чай.
Сын спал, Антонина сидела у окна и курила в форточку.
– Явились,
Нина промолчала все время, пока мы пили чай, я не услышала от неё ни одного вопроса. Я же не стала тревожить её: выходит, отпала нужда получить совет от меня.
Эта встреча, как оказалось, была последней. Больше я Нину не видела и не слышала. Промелькнула, как метеор, и сгинула. Осталось воспоминание о миловидной хохлушке из города Тараща с её стремлением создать секцию дизайна в Ленинграде и её рассказах о импрессионистах. А ещё в памяти остался запах её духов. Спросите, зачем тогда я рассказала о ней? Отвечаю. Пройдет двенадцать лет, и я, стоя у картины Эдуарда Мане «Полковой альтист» в Музее Д'Орсе на берегу реки Сены в Париже, вспомню Нину Туренко; это благодаря её лекциям я увлеклась живописью, и теперь, став послом, могла уверенно поддержать беседу в светском обществе.
Третьего сентября я уехала в пансионат в Сестрорецке и пробыла там четырнадцать дней. Там я узнала о предателе Беленко, который угнал современный советский истребитель в Японию. Смерть Мао Цзэдуна я восприняла спокойно. Подумала: они так же, как мы, станут теперь его поносить? Меня вызвали на Площадь Труда семнадцатого сентября, а на следующий день, когда в Пекине китайцы прощались с вождем, я уже сидела в кабинете заведующего орготделом обкома КПСС.
– Есть мнение рекомендовать Вас на должность заместителя заведующего отделом горкома.
«Этого мне не хватало», – подумала, а суровый мужчина с соответствующей фамилией Суворин почему-то улыбнулся и сказал:
– Поработаете в горкоме, а там прямая дорога на Исаакиевскую площадь. Как поется в песне, молодым везде у нас дорога. Были самым молодым профсоюзным руководителем, станете молодым государственным мужем, – товарищ Суворин сам понял абсурдность сказанного, но поправляться не стал. Путь открыт.
– Вы это сказали так, – не упустила случая съязвить, – как будто провожаете меня прямиком на кладбище.
– Права была Мария Петровна, когда, рекомендуя вас, предупредила, что Вы остры на язык. Но это даже хорошо, а то, знаете, тут у нас завелась бацилла всепрощения. Завели моду искать причины, почему не выполняется то или иное постановление.
Я молчу. Мне нечего сказать. У меня нет оснований не верить ему, тем более что я тоже частенько стакивалась с этаким либерализмом у нас, в профсоюзах.
Беседа закончена. Товарищ Суворин вышел из-за стола и жмет мне руку. Не такой он уж и страшный, этот товарищ.
– Жду Вас в понедельник к десяти часам. Будем представляться секретарю, – руку не выпускает. – Вы одна воспитываете ребенка? – Киваю согласно. – Тяжело. И с жильем у вас не все благополучно.
– Скоро получаю квартиру.
– Да что это за житье с ребенком мужского пола в одной комнате! В понедельник и об этом поговорим. Так что двадцать третьего в
Вышла из Смольного. Листва уже начинает желтеть. Слабый ветер овевает лицо, осеннее солнце ещё греет. У меня впереди целых пять дней. Вчера Антонина заявила, что она должна вернуться на завод. Иначе она утратит стаж. Я её понимаю. Выходит, надо искать ясли для Толика. Денег на няньку у меня нет.
Пройдя через портик, остановилась. Утром-то я почти ничего не ела, а голод, как известно, не тетка. И все-таки я в ожидании хороших перемен. На Суворовском проспекте в этот ранний час народу мало, а те, кто оказался тут, сплошь служивый люд. Территория, прилегающая к этому проспекту, полна государственных и партийных учреждений. Так и мигрируют работники этих учреждений из одного в другое.
А вот то заведение, без которого я не проживу до вечера. Шутить – моя давнишняя привычка. И опять пельменная. Родненькая. Две порции пельменей – это восемнадцать штук, треть из которых слиплись, я умеренно поливаю уксусом и чуть-чуть сдабриваю горчицей. Я не беру пельмени со сметаной не потому, что на это у меня не хватает денег. Просто хочется чего-нибудь поострее. Выпить тут не предлагают, а пить втихаря, разливая под столом, – это стыдно. Кроме того, уксус и горчица надолго отобьют охоту кушать, будешь потом только пить. Опыт.
Сытая и не утратившая прекрасного настроения, я двинула в сторону Невского проспекта. Шагается легко, петь хочется. Как же не петь. Я избавлюсь от травли со стороны товарища Шафоростовой, новая работа меня привлекает именно своей новизной, к тому же, суровый товарищ Суворин обещал двухкомнатную квартиру. Мне не стыдно признаться, что я хочу встретить достойного мужчину. Я же не старуха и недурна собой. Отбросим лирику. Оставим медицину. Что она нам говорит? То-то же. Сами знаете, какие могут быть последствия у женщины, не имеющей хотя бы изредка, скажем так, интимных встреч с мужчинами.
Хочу пройтись по Невской першпективе, вспомнить былое. Может быть, встречу кого-нибудь из старых знакомых. В том состоянии, в котором я нахожусь, человеку хочется общения.
Не пришлось мне прогуляться. Хлынул дождь, да с таким ветром, что листья с деревьев полетели. В тот день наводнения не было, но зимой, восьмого января, я стала свидетелем редкого природного явления – зимнего наводнения. Квартиру мне предоставили в доме шестидесятых годов постройки на Черной речке в районе Новой Деревни. Ветер задул тогда поздно вечером, а ночью Нева взбунтовалась. Нагонная волна взломала лед, и он торосами нагромоздился на берега. Жуткое зрелище.
А сейчас ветер гонит мусор и листья, хлещет острыми струями дождь, заставляя прохожих прятаться. Чем я хуже прочих, и я побежала. И добежала до ресторана «Невский». Нет рядом товарища Невского, зато есть желание выпить чего-нибудь. Женщина, посещающая ресторан без сопровождения мужчины, вызывает у окружающих, мягко говоря, настороженное отношение. Это я и почувствовала, едва переступила порог. Женщина-официантка так глянула на меня, будто перед ней какая-нибудь отвратительная живность. Игуана зеленая. Живьем я эту тварь не видела, а в книге имела удовольствие зреть. Мерзопакостное существо.