Встречи с русскими писателями в 1945 и 1956 годах
Шрифт:
такова судьба многих гениев. Однако современное поколение гораздо ближе к поэзии, чем
предыдущее. Ведь кто интересовался Блоком, Белым и Вячеславом Ивановым в 1910
году? А также ею самой и поэтами из ее группы? Сейчас же молодежь знает так много
стихов наизусть; она сама и Пастернак получают массу читательских писем - многие, правда, от глупых и восторженных молодых девиц. Но само количество этих писем, безусловно, свидетельствует о признании.
Заговорили о Пастернаке. Знаком
Ахматова считала ее, как и супругу поэта Зинаиду, невыносимой. Но в самом Борисе
Леонидовиче она видела большого писателя, одного из величайших в России. Каждая
фраза стихов или прозы, написанная им, уникальна и исходит из самого сердца. Блок и
Пастернак - поэты от Бога. Никто из современных французских или английских поэтов, включая Валери и Элиота, не может сравниться с ними. Вот с Бодлером, Шелли и
Леопарди их можно поставить в один ряд. Подобно многим великим литераторам, Пастернаку часто изменял вкус в суждении о других. Он мог хвалить недостойных
критиков, награждая их несуществующими талантами, а также мог поощрять порядочных, но бездарных писателей. У него был свой взгляд на историю: он часто ошибочно
приписывал исторические миссии совершенно незначительным фигурам, примером этого
служит Евграф в "Докторе Живаго". (Ахматова страстно отвергала теорию, что под этой
таинственной фигурой скрывается Сталин, считая подобное измышление абсолютно
нелепым). Пастернак никогда не читал современных авторов, которых, тем не менее, часто хвалил; он не читал Багрицкого, Асеева, Марию Петровых и даже Мандельштама.
Последнего он мало ценил как поэта и человека, хоть и сделал все, чтобы помочь ему в
беде. Да, и ее, Ахматовой, стихи также мало интересовали Пастернака, хоть он и посылал
ей восторженные письма. В этих посланиях речь шла фактически о нем самом, а
возвышенные рассуждения не имели никакого отношения к ее поэзии. "Возможно, все
большие поэты таковы", - подвела Ахматова итог. Конечно, те, кого Пастернак удостаивал
своими похвалами, испытывали счастье, не ведая о своем заблуждении. Он был щедрой
души человек, но в действительности почти не интересовался творчеством других.
Безусловно, он читал Шекспира, Гете, французских символистов, Рильке, возможно, Пруста, но "никого из нас". Анна Андреевна призналась, что ей ежедневно недостает
Пастернака; они никогда не были влюблены друг в друга, но их связывала глубокая
любовь, и этого не могла вынести супруга поэта.
33
Потом Ахматова заговорила о "глухих" годах - с середины двадцатых до конца
тридцатых, - когда она официально не значилась среди советских литераторов
занималась переводами. В тот период она проводила много времени за чтением русских
классиков: прежде всего Пушкина, а также Одоевского, Лермонтова, Баратынского. Она
считала "Осень" Баратынского гениальным произведением. Недавно она перечитала
Велимира Хлебникова - безумно, но блестяще. Я спросил ее, не собирается ли она
написать комментарии к "Поэме без героя", ведь читатели, мало знающие о ее жизни, не
смогут понять всех намеков и аллегорий - зачем же заставлять их блуждать в потемках?
Ахматова ответила, что описанный ею мир уже исчез и поэма тоже обречена на гибель -
она будет похоронена вместе с ней самой и ее столетием. Она написана не для вечности и
даже не для потомства. Единственное, что имеет значение для поэтов, - это прошлое, а
более всего - детство, которое они стремятся воспроизвести и заново пережить.
Пророчества, предсказания и вообще взгляд поэта, устремленный в туманное будущее, -
все это, включая даже прекрасное послание Пушкина Чаадаеву, она презирала и считала
ненужной позой и пустой риторикой.
Она знала, что ей немного осталось жить: доктора не скрывали, что ее сердце долго
не выдержит, и она смиренно ждала конца. Она глубоко ненавидела саму мысль, что ее
могут жалеть. Она, познавшая страшные удары судьбы и глубокое горе, требовала от
друзей обещания никогда не жалеть ее, а если они в какой-то момент невольно
испытывали это чувство, то должны были немедленно его подавить. С теми, кто с этим не
справлялся, она вынуждена была порвать отношения. Она могла выдержать многое -
ненависть, оскорбления, презрение, непонимание, преследования - но только не
сострадание, пусть и доброжелательное. Могу ли и я пообещать ей? Я пообещал и
сдержал слово. Меня до глубины души потрясли ее беспримерная гордость и чувство
собственного достоинства.
Затем Ахматова рассказала мне о своей встрече с Корнеем Чуковским во время
войны, когда они оба были эвакуированы в Узбекистан. Ее отношение к Чуковскому
всегда было двойственным: она уважала его как человека умного, независимого, честного
и талантливого, истинного мастера слова, но ей не нравилось его скептическое, холодное
мировоззрение. Она не разделяла его приверженности к гражданской литературе
девятнадцатого века и не могла простить ему иронических и нелюбезных выпадов в
двадцатые годы против нее самой. Все это создало пропасть между ними, но тогда, в
эмиграции, их многое объединяло. Ведь все они были жертвами сталинской тирании. К