Встретимся завтра
Шрифт:
Ольга, ничего не понимая, оглядывала девушку.
– Ты не волнуйся… напали на неё… Милиция была, попросили на минутку в пикет зайти, рядом тут. Расписаться там надо… Иди домой, я скоро.
Ольга пошла к подъезду. Так и не сказала ничего.
Шли молча, только перед опорным пунктом девушка вдруг остановилась.
– Я… спасибо вам… Я… прошу вас… пусть будет… как этот сказал. Они ведь отомстить могут. У нас в посёлке одного парня чуть не убили, он на суде свидетелем был.
– Так вы же сказали про серёжку… что сорвал он её…
– Скажу, что сама отлетела. Испугалась, мол, перепутала… Спасибо вам, а то б… Не надо
Он стоял, раздумывая. Хотелось рассказать девушке про Гирю, про бедную тётю Клаву, которой сегодня сорок дней.
– Свадьба у меня, понимаете? – робко повторила девушка, – А узнают… разговоры пойдут… Не надо ничего этого. Спасибо вам… извините…
– А серёжка у вас осталась?
– У меня, у меня, – как-то даже радостно ответила девушка, чувствуя, что он колеблется.
– Ну… тогда чего ж делать там? Чёрт с ним, сутки, может, дадут за хулиганство…
Он глянул на тускловатый свет окон расположенного в цокольном этаже опорного пункта: низкие занавески были задёрнуты. В стоящей рядом милицейской машине тоже никого не было.
И они не оглядываясь пошли обратно.
…Дома он прошёл на кухню, сел за столик. Через минуту выглянула Ольга, опять ничего не спросила, закрыла дверь.
Он сидел долго, растерянно вспоминая происшедшее. И девчонку жалко, и Гиря, гад, вывернулся…
«Ладно, недолго пановать ему, всё равно попадётся», – успокаивал он себя. Но на душе было плохо, сухо как-то, непривычно. Будто сам украл что-то, в дом принёс…
Снова хотелось курить. Но про лежащие где-то в куртке папиросы, которые дал ему молоденький сержант, он как бы не помнил.
1989
Кусок сала
Перед самым Новогодьем Лохов пошёл на почту отправить тётке немудрёную посылку: чаю да сушек, лекарств, что в письме просила, пару платков простых, кулёчек дрожжей. Жила тётка недалеко, в Зареченском совхозе, на машине часа два, если паромом через Волгу, а вкруговую через плотину – ещё часок набегал, тоже не растрясёт.
Осталась тётя Маня одна давно уж, но пока сильно не бедствовала. И уголёк был, и в щели не дуло, и харчишки не кончались. Над землёй она спину давно не гнула, до пенсии в магазине убиралась, а вышла на отдых заслуженный – стала к положенным рублишкам продажей маленько прибавлять: то семечками, то рассадой совхозной дачникам по весне, а то и самогонкой, чего греха таить. Справно жила, злыми завидками соседскими не обросла, со всеми ладить умела. Плохо только – одна, а годы уж, но тётка сильно не жаловалась, попривыкла, иль казалось, что так. В город к Лохову насовсем не просилась, и сам он разговоры эти не заводил ещё, мол, поживём – увидим.
Лохов бывал в совхозе в командировках по нескончаемым шефским делам и просьбам. Всегда останавливался у тётки, привозил какие-никакие по нынешним временам гостинцы. Тётка ахала, всплакивала, вспоминая невесть куда сгинувшего муженька, но потом непременно просила племянника: «Ты, Шура, присылай лучше, чего тягать-то? И ящички сгодятся, для рассады…»
Он понимающе и снисходительно улыбался, зная, кто растит рассаду, но кивал: вышлю, мол, в следующий раз. Давно догадался он о причине этих просьб единственной
На почтамте Лохов встал в длинную очередь, которая почти не двигалась, а лишь переминалась с ноги на ногу. Оказывается, приказ вышел – продуктовые посылки временно не брать, карантин какой-то установили, и у стойки с круглыми весами был затор, то и дело всплёскивала ругань.
Лохов отошёл в сторонку и на всякий случай перебрал посылку: сушку и дрожжи накрыл чаем, платками, сверху уложил лекарства, углы утыкал газетами, чтоб не затарахтели бублики, не выдали.
Впереди него стояла сухонькая женщина, ещё не старая, держа в руках маленький ящик, уже аккуратно, по-домашнему обшитый. Она тревожно поглядывала в сторону весов, раза два подходила к вывешенному объявлению, где начальство доносило до своих городских чад очередное принятое постановление. Было ясно, что в посылке у неё было что-то «запретное».
Встав в очередь, женщина повернулась к Лохову:
– Вот ведь, удумали… Как же теперь?
– А что у вас там?
– Да сала два килограмма… хорошее… с рынка… И носки сыну шерстяные. Хотела папирос ещё, да не нашла нигде. Вот ведь удумали, – повторила она.
– А вы скажите, что, мол, туфли там или ещё чего, – предложил Лохов.
– Да что вы, вдруг вспорют, стыда не оберёшься… Вот ведь…
Лохов внимательно глянул на заботливо обшитый ящичек и невольно вздрогнул: посылка направлялась в тот самый тёткин совхоз. Круглыми аккуратными буквами был выведен адрес и получатель: «Литюгин Юрий Степанович».
– Вы знаете, – улыбнулся женщине Лохов, – а я ведь тоже в Зареченский шлю. – И показал для верности свою посылку.
– Да что вы! – как-то облегчённо сказала женщина и тоже улыбнулась, будто посылку её уже приняли.
– Вы не уходите, может, проскочим, – подбодрил Лохов.
За стойкой управлялась с ящиками и белыми мешочками молоденькая работница, бледная, с заметно подкрашенными щеками. Она ничего не спрашивала у людей, ловко ставила посылки на весы, быстро записывала, наклеивала, сургучила. Спрашивала, зорко глядя не на посылки, а на отправителей, женщина постарше, полноватая, в высокой вязаной жёлтой шапке, которую она то и дело поправляла, смахивая со лба упрямую кудряшку. Лохов удивлялся – как безошибочно она угадывала «нарушителей». Потихоньку подошла и их очередь.
– Что у вас там? – спросила она женщину, явно недовольная аккуратной обшивкой ящичка.
– Да мы вместе на один адрес… – вдруг подался вперёд Лохов, глядя «хозяйке» прямо в глаза. – Там у мамаши туфли и носки, а у меня вот, глядите…
Уверенно взяв у женщины ящичек, Лохов сам поставил его на поднос весов, а свой подвинул ближе к контролёрше. В глазах у «хозяйки» мелькнула какая-то охотничья радость.
– Не командуйте тут, сами разберёмся. Ну-ка, Нина, дай ножницы.
Женщина сразу сникла, руки у неё задрожали.