Вторая любовь
Шрифт:
Несмотря на свое пасторально идиллическое спокойствие, Мидоулэйк-фарм превратился в одну огромную камеру пыток. Каждая комната, укромный уголок или трещина пробуждали воспоминания. От них невозможно было убежать. Все напоминало о Фредди.
Временами она могла поклясться, что слышит его шаги по ступеням или видит его уголком глаза. Но стоило ей оглянуться, никого не было.
Иногда Дороти-Энн сама забывалась. Не подумав, она ставила лишний прибор на стол. Или вдруг ловила себя на том, что говорит конюху, чтобы тот оседлал лошадь хозяина. Она даже
— Фредди! Ты не принесешь мне еще одно полотенце?
И потом женщина спохватывалась, вспоминала, что его больше нет, что земля поглотила его, и он никогда больше не переступит через порог комнаты.
«Я вдова», — приходилось ей все время напоминать себе.
Вдова. Какое ужасное слово. Оно заставляло ее почувствовать себя странно запятнанной, словно она стала носительницей страшной, заразной болезни.
Предполагается, что вдовы должны быть старыми. А мне только тридцать один. Как я могу быть вдовой, если я так молода?
Венеция жила в комнате для гостей, управляясь с делами в офисе по факсу и телефону. Утешала, как могла. Подозревала, что Дороти-Энн хочется погоревать в одиночестве, но хотела быть рядом, просто на всякий случай.
Как-то утром, проходя мимо открытой двери в хозяйскую спальню, Венеция увидела, как ее подруга прижимает к лицу одежду Фредди, вдыхая сохранившийся запах.
У Венеции чуть не разорвалось сердце. «Бедняжка, — думала она, тихонько проходя мимо, чтобы Дороти-Энн не заметила ее. — Если бы я только могла ей помочь».
И дело нашлось.
В тот же день, попозже, Венеция села рядом с Дороти-Энн.
— Рождество не за горами, дорогая, — сказала она. — Дети ждут елку.
— Фредди поставит… — начала было Дороти-Энн, спохватилась, закрыла лицо руками и заплакала.
Негритянка обняла ее.
— Милая, — тихонько заговорила она, — Фредди умер. Тебе надо с этим смириться.
Дороти-Энн чуть кивнула, но плакать не перестала.
— Жизнь продолжается, — заметила Венеция.
Но Дороти-Энн лучше было знать. Нет. Жизнь не продолжается. Она резко остановилась. Длится только боль.
Венеция посидела с ней немного, а потом пошла искать экономку.
— Какую елку здесь обычно ставят?
— Восьмифутовую, породы Дуглас.
— Отлично.
Венеция оделась, взяла в гараже «джип чероки» и поехала искать елку.
— Скажите мне, ровно ли он прикреплен.
Это происходило на следующий день. Венеция собрала детей, чтобы они помогли нарядить елку.
Три пары глаз взглянули вверх. Негритянка стояла на лестнице и прилаживала на макушке изысканного ангела в стиле барокко. Это была старинная игрушка из папье-маше из Южной Германии — по серому шелку золотое кружево, большие золотые крылья и проволочный нимб. Ангел был сделан настолько красиво, как-будто его место в какой-нибудь церкви в стиле рококо.
— Мне кажется, нормально, — без всякого интереса отозвался Фред, пожимая плечами и встряхивая головой в привычной манере, чтобы убрать
— Нет, не нормально, — выпалил Зак, — а криво!
— Ты косой, — фыркнула Лиз, — все в порядке.
— Сама такая! Спроси мамочку. Ммамочка! Ведь криво, правда?
Зак с мольбой обернулся к Дороти-Энн, достающей хрупкое стеклянное украшение из его гнездышка, выстланного мягкой бумагой. Это была райская птица викторианской эпохи с настоящими перьями, которую они с Фредди раскопали в Лондоне на «блошином» рынке.
«Во время нашей первой совместной поездки за границу», — вспомнила она и испытала острую боль.
— Мамочка! — заныл Зак, нетерпеливо топая ногой.
— Эй, ребята! — Венеция хлопнула в ладоши, чтобы привлечь их внимание. — Ну-ка убавьте громкость, а? Вот что я вам скажу. Раз наша девочка решила, что ангел укреплен прямо, значит так тому и быть.
И она начала спускаться с лестницы.
— Нет, криво! — заорал Зак.
Няня Флорри, появившаяся из смежной комнаты, прикрикнула:
— Ради Бога, парень! Успокоишься ты или нет?
Но Зак и не собирался этого делать. Хотя на первый взгляд трагедия больше отразилась на матери, чем на детях, но соединенный эффект от потери, печали и ярости взял верх. Теперь их подавляемый гнев вырвался наружу, словно гной из зловонной, воспалившейся раны.
— Криво! Криво! Папочка никогда не прикреплял его криво! Если бы папочка был здесь…
— Прекрати! — хриплым шепотом приказала Дороти-Энн.
Ее лицо посерело, у нее тряслись руки. Стеклянная птица вырвалась у нее из пальцев, упала на пол и разбилась.
— Нет! — выдохнула она. — Только не птица…
Дороти-Энн отшатнулась от осколков, разбитое украшение символизировало разбитую семью и одновременно жестоко, насмешливо напоминало о прошедших веселых праздниках Рождества.
— Видишь, что ты наделал? — прошипела Лиз, толкая братишку локтем. — Ты расстроил маму. Господи. Ты еще такой дурак.
— Неправда! Неправда!
— Правда!
— Неправда!
— О-ох! — вступила няня Флорри. — Нашли время ругаться. — Она погрозила им пальцем. — Вам обоим следует получше себя вести и слушаться няню, а не то Санта не принесет вам подарков! — мрачно предсказала она.
— Санта! — насмешливо фыркнул Фред. — Даже Зак уже достаточно взрослый, чтобы верить в эту чушь. Папа с мамой покупают подарки.
— Неправда! — завопил Зак, его огромные голубые глаза наполнились слезами, короткие ручки молотили воздух, без всякого эффекта шлепая и колотя старшего брата. — Врун! Санта их приносит! Сам увидишь. Санта снова принесет их в этом году…
Зазвонил телефон, заставив его замолчать, словно школьный звонок.