Второе дело Карозиных

Арсаньев Александр

– Я здесь, разве вам этого мало? – спросила слабым голосом Варенька.

– Нет, это много, – качнул он головой. – Но все-таки. Одно слово.

– Какое же? Что вы хотите от меня услышать? – Варенька разволновалась. – Что я готова вас ждать хотя бы всю свою жизнь? Вам это нужно услышать? – Он молчал, не сводя с нее своего темного пронзительного взгляда. – Так вот, Nicolas, – она тоже отважилась и назвала его по имени, он заметно вздрогнул, – я согласна вас ждать, – закончила Варенька бледнея, и опустила глаза.

– Варенька! – в волнении произнес Ольшанский. – Вы ангел! Я вас не стою, но клянусь вас заслужить!

– К чему клятвы?

Просто сделайте все, чтобы моя мать смягчилась. Большего я и не прошу, – тихо проговорила Варенька и он, вместо ответа, снова приложился мягкими трепетными губами к ее руке.

Потом они молчали, просто сидели рядом и наблюдали восходящее солнце. Варенька вспоминала это утро, как самые счастливые мгновения в своей жизни, возможно, и для Ольшанского они были такими. Они уже собирались прощаться, но все никак не могли расстаться, когда сзади, за их спинами, послышались торопливые шаги – влюбленные подскочили со скамейки, Ольшанский бросился в кусты, а на дорожке сада появилась Зинаида Павловна. Вид она имела не менее решительный, чем давеча Николай Константинович.

– Так я и знала! – негодующе воскликнула она. – Где он?

– О ком вы, маменька? – спокойно поинтересовалась Варенька, хотя это спокойствие давалось ей с большим трудом.

– Где этот мерзавец?! – кричала вне себя Зинаида Павловна. – Я знаю, что он был здесь!

– Не кричите, вам вредно, – промолвила Варенька, бледнея. – К тому же слуги услышат.

– Пусть слышат! Я хочу знать, где он?! – Зинаида Павловна разошлась не на шутку.

– Да о ком вы? Не понимаю, – Варенька пожала плечами и хотела идти в дом, но мать загородила ей дорогу.

– Что ты здесь делала в такой час? – прошипела она в лицо дочери.

– Цветы поливала, – уверенно солгала Варенька. – Чтобы до восхода успеть. А вы отчего так взволнованы, маменька?

– Ах, вот как? – Зинаида Павловна даже задохнулась от такой наглости. Ее материнское сердце подсказывало, что он был здесь и, может, даже все еще здесь. – Что ж, ты меня вынуждаешь! Запомни, ты сама меня к этому вынуждаешь! – грозно проговорила она непонятные тогда Вареньке слова и окинув ладную дочкину фигуру испепеляющим взглядом, круто развернулась и пошла к дому решительным шагом.

Тут обязательно надобно заметить, что о личности Николая Константиновича Зинаида Павловна знала куда больше своей дочери, и все, что она слышала о нем, любую женщину, имеющую молодую и красивую дочь, могло только пугать. Ольшанский действительно не только был исключен из университета за беспорядки, не только арестован за распространение прокламаций, но и имел репутацию завзятого соблазнителя. Поговаривали, что одна несчастная даже покончила с собой после того, как он, совратив ее, бросил самым жестоким образом в самом щекотливом положении. Тут как раз Зинаида Павловна ничего удивительного не находила – как же еще может поступать человек, который не желает верить и признавать своего Творца? Да никак больше.

А Ольшанский в Бога не верил, и это было доподлинно известно, даже позволял себе прилюдно самым непростительным образом высказываться по этому поводу. И то, что он вдруг заявился к обедне, Зинаиду Павловну еще больше насторожило, потому что она ни капли не верила в его раскаяние, зная, что раскаивается человек только под воздействием сильнейшего потрясения от пробуждения совести. А разве могло существовать такое потрясение, чтобы у этого циничного человека совесть проснулась? Да он поди о таких вещах

и не слыхивал! Безбожники для Зинаиды Павловны, как нетрудно догадаться, были самыми страшными грешниками. И тут вдруг этот человек танцует с ее дочерью и имеет наглость напрашиваться к ним в дом, а в городе поговаривают, что он как-то слишком быстро переменился.

Словом, сложив все, что она видела и слышала, Зинаида Павловна сделала единственно возможный вывод – негодяй Ольшанский намерен соблазнить ее дочь, оттого и прикидывается теперь этаким благородным человеком, однако не тут-то было! И Зинаида Павловна решила действовать безотлагательно, чтобы спасти дочь от этого злодея, чем, собственно, и объясняется ее последняя реплика, до поры до времени не совсем понятная.

Варенька горько вздохнула, понимая, что мать что-то задумала, и не ожидая от всей этой сцены ничего хорошего. Однако она была натура романтическая, как вы уже поняли, и ради любви готова была пожертвовать многим. Она, может, и сама не подозревала тогда, чем именно ей придется пожертвовать, но уже решила, что сделает все, чтобы добиться своего. Ее нынешнее поведение с матерью, которую Варенька уважала и несколько побаивалась, для нее самой было неожиданным, однако она осознала, что сделала свой выбор и теперь должна приложить все усилия для того, чтобы не отступиться от него. Впрочем, отступать она и не собиралась. Стоило только вспомнить нежные взгляды и слова Николая Константиновича, как Варенькино сердце наполнялось решимостью снова и снова. Она пообещала, что будет ждать его – так и будет!

Следующая неделя была прожита в атмосфере взаимного недоверия. Зинаида Павловна не сводила за столом подозрительного взгляда с дочери и Вареньке приходилось быть крайне внимательной к своему поведению. Однако обе понимали, что долго так продолжаться не может, и ждали, когда же разразится гроза. Наконец, в пятницу за обедом Варвара Павловна, с прищуром глядя на дочь, сообщила, что завтра приезжает дальний родственник – московский купец Антон Гаврилович Солдашников.

– Кто это, мама? – спросила Варенька удивленно. – Я ничего о Солдашниковых не знаю.

– Вот и познакомишься, – заключила Зинаида Павловна таким тоном, из которого Варенька сделала вывод, что мать имеет особенные надежды на визит этого самого Антона Гавриловича.

На следующий день, как и было обещано, после полудня, у ворот дома остановился наемный экипаж, из которого вышел весьма представительный блондин сорока лет, в светлой чесучевой паре, в мягкой шляпе и с тростью. Мужчина был высок и широк в плечах, держался прямо, а большое лицо его имело выражение располагающее и доверчивое. Черты же этого лица были приятными, но как бы несколько смазанными – небольшие, но внимательные голубые глаза, прямой крупный нос, большой улыбчивый рот, высокий лоб и густые пшеничные усы.

Антона Гавриловича, а это был именно он, можно было бы назвать красивым мужчиной, по крайней мере почти не находилось женщин, имевших удовольствие его знать и остававшихся равнодушными к его наружности. Возможно, дело тут было не только, да и не столько в наружности, сколько в манере себя держать, умении очаровывать и в удивительной жизненной энергии, которую так и излучал Солдашников. В любом случае, этот сорокалетний красавец, вдовец, слыл по Москве большим любителем женского пола и сердцеедом. Что же вынудило его оставить дела, многочисленных поклонниц и большой город ради маленького именьица в N-ском уезде?