Второе дыхание

Крон Александр Александрович

Л е б е д е в а. А зачем он должен звонить?

Б а к л а н о в. Дела какие-нибудь. Ну, и поздравить, наверное, хочет. Сказать, что выговор снял.

Л е б е д е в а. А у вас был выговор? За что?

Б а к л а н о в. За врага моего. За майора Однорукова. Есть у нас такой гусь в политотделе. Парень на все руки - и лектор, и инспектор, и редактор, но скучный, как тележный скрип. Всех поучает, а сам до сих пор носа от кормы отличить не может. Прислали его к нам на праздник с докладом. Гвардейцы мои ворчат. Опять, говорят, будет мочалу

жевать, весь праздник испортит. А у меня характер: люблю, чтоб все было первый сорт. Подумал я: эх, была не была - не допущу и всё! Посадил его на катер - и назад. Сам доклад сделал. Не хочу хвалиться, но все были довольны. Ну, конечно, на другой день скандал. Одноруков - рапорт. Радужный психанул, звонит: "Такой, сякой, как ты смел моего представителя... Объявляю выговор". Но, между прочим, Однорукова с лекторов снял. Однако, глядите-ка, жив курилка, очерки теперь про меня пишет. (Поморщился.) О-ох!

Л е б е д е в а. Что с вами?

Б а к л а н о в. В колене заныло. К перемене погоды.

Л е б е д е в а. Как вы думаете - к утру стихнет море?

Б а к л а н о в. Надо надеяться. А вон за вами на стене барометр взгляните.

Л е б е д е в а (встает и идет к барометру). Не могу разобрать. Нет, вижу - семьсот сорок пять. Это хорошо?

Б а к л а н о в. Да. Поднимается.

Л е б е д е в а. Что это за красотки развешаны у вас на стенах? Вам они очень нравятся?

Б а к л а н о в (голос его звучит сонно). Ребята повесили. Нехорошо? Ну, так сорвите их и бросьте куда-нибудь. Завтра Ершова уберет.

Л е б е д е в а. Разрешаете? (Она снимает картинки одну за другой, и, когда подходит к кровати Бакланова снять последнюю, он уже спит полулежа, запрокинув голову.) Сергей Романович! Вы спите? (Она слегка тормошит его.) Сергей Романович! Проснитесь. (Пауза.) Что же делать? (Она долго смотрит на него смягчившимся взглядом.) Устал. По как же теперь?.. (Наконец она принимает решение. Быстро и умело стаскивает с него сапоги, с некоторым усилием поднимает его ноги на кровать, поправляя подушку, еле заметно погладила его по волосам. Затем, тихо ступая, отошла.)

Загудел зуммер.

(Поколебавшись, снимает трубку.) "Русалка" слушает. Говорит два ноль два? Ага, понимаю. Слушаю вас. Я врач. Да, врач. Нет, не ранен. Спит, сейчас я его разбужу. Да нет, здоров вполне. Просто очень утомлен. Не надо будить? Я тоже так думаю. Переключить на оперативного? А как это делается? Ага, понимаю. Есть. Спокойной ночи. (Она щелкает рычажком переключателя, кладет трубку, затем сбрасывает сапоги и, не раздеваясь, ложится на отведенную ей кровать. Бросает последний взгляд на Бакланова и укрывается с головой шинелью.)

Слышен только шум моря и треск догорающих в печке

углей.

Занавес

Действие второе

происходящее на следующее утро в палисаднике перед

домиком. Домик крошечный, типично немецкой постройки,

с остроугольной крышей, расположен на высоком берегу

острова.

Отсюда открывается вид на спокойное, чуть

подернутое рябью море. На горизонте угадываются

окутанные утренней дымкой силуэты маленьких гористых

островков. Прямо против крыльца - калитка. За

калиткой деревянный помост и лестница, ведущая вниз к

пристани. Ни пирсов, ни кораблей не видно, торчат

только верхушки мачт с антеннами и вымпелами.

Палисадник сильно поврежден обстрелом и вытоптан, но

еще хранит следы педантической заботы бывших хозяев.

Аккуратные клумбочки, ровно подстриженные кустики

вдоль изгороди, старательно обмазанный известью ствол

хилой яблони. К нему гвоздем прибит жестяной

умывальник. Тут же стоит кадка. Одно из окон первого

этажа раскрыто настежь, виден угол стола и стоящий на

нем телефонный аппарат. Это "дежурка". На переднем

плане дощатый круглый стол на одной врытой в землю

ноге и несколько табуретов. На табурете сидит

Маликов. Он курит. Володя, с автоматом на шее,

прохаживается около калитки. Неподалеку от калитки

установлена большая стереотруба на треноге.

В о л о д я. Старшина! Покурить оставь.

М а л и к о в. На посту не курят.

В о л о д я. Так ведь затянуться только.

М а л и к о в. Детям - вредно.

В о л о д я. Не вредней бомбежки. Оставь, а?

М а л и к о в. Отвяжись. (Пауза.)

В о л о д я. Слушай, старшина...

М а л и к о в. Сказал - не дам.

В о л о д я. Не надо. Я спросить хочу. За что тебе орден?

М а л и к о в. "Юнкерса" сбил.

В о л о д я. Неужто из пулемета жахнул? Сам?

М а л и к о в. Ясно.

В о л о д я. Лихо! Вот бы мне этакое счастье привалило.

М а л и к о в. Счастье тут ни при чем.

В о л о д я. Подготовка?

М а л и к о в. Безусловно. Человек родится - только жрать умеет, больше ничего. Ходить - и то учат.

В о л о д я. Покуда выучишься - и войну кончат. Нет, от счастья тоже много зависит. Случай должен быть.

М а л и к о в. Отчасти верно.

В о л о д я. А знаешь, что про тебя матросы говорят? Говорят, тебе оттого случай в руки идет, что ты в любви несчастливый.

М а л и к о в. Глупостей не выдумывай.

В о л о д я. Я - что? Матросы говорят.

Появилась Ершова с ведром. Наливает воду в

рукомойник.

Маррруся! (Та обернулась.) Я люблю тебя, Маррруся!

Е р ш о в а. Ты! Щенок. Надеру вот уши.

В о л о д я. На-ка попробуй. По уставу не имеете права.

М а л и к о в (мрачно). Мария, поди сюда.

Е р ш о в а. Некогда мне.

М а л и к о в (подошел). Ты что от меня бегаешь?

Е р ш о в а. Ладно, Василий. Не ко времени разговор.

М а л и к о в. Какие такие у тебя особенные дела?

Е р ш о в а. Мало ли дела? Комдив еще не умывался, не завтракал.