Второе сердце

Агеев Леонид Мартемьянович

Светлана вернулась, ведя за руку синего Степана.

— Вода — чудесная! Прекрасно освежает… Но нельзя же «освежаться» до такого состояния! — Она сунула Степану полотенце.

С обтиранием сына все повторилось, но закончилось не «сперва курица», а сразу клубникой. На берегу тут и там начали подниматься.

— Мне пора. К полднику просили собраться… — грустно сказал Степан и, пока Светлана упаковывала ему в полиэтиленовые мешки гостинцы, все более грустнел. Когда они наконец пошли, сын был весь уже там, в своем отряде, мысленно распрощавшись с родителями. Так Сергею думалось, потому что он сам переживал подобное не раз — в свои пионерские

годы.

С автобусом им опять не повезло: полупустой, он отошел от лагеря перед самым их носом — они даже пробежались, пытаясь и чувствуя всю тщетность своей попытки догнать его.

— Пешком так пешком!

Шли по тропе, параллельной дороге. Солнце висело впереди, низко над гребнем дальнего леса. Сергей тащил отощавший портфель и опустевшую сумку. На узких участках тропы Светлана касалась иногда нагретым за день плечом его плеча…

— Степана жаль было оставлять — ты не представляешь как! Вторую смену подряд — надоело, поди, парню! Каждый наш, родительский, приезд выбивает все же ребят из колеи!

— Ты что-то совсем раскисла.

У него самого кошки скребли на душе, но разговора этого поддерживать не хотелось. Он хорошо представлял, как будет сегодня сын до отбоя грустить, места себе не находить… Ничего, ничего! Утром, с сигналом подъема — оживет, войдет, как ни в чем не бывало, в привычный ритм лагерной жизни, закрутится в ней.

— Грустно… Грустно — и все тут! — Светлана опустила голову и шла, старательно глядя себе под ноги.

…В свои пионерские — послевоенные — лета, когда так же вот по воскресеньям уезжала его печальная мама (он никогда — со дня получения похоронки на отца — не помнил ее улыбающейся…), весь остаток дня Сергей играл в шахматы. С лобастым парнишкой из соседнего отряда Витькой Пеговым — Пегасом, к которому никто никогда не приезжал, они садились в углу пионерской комнаты, расставляли, тихонько посвистывая, фигуры, разыгрывали поле и начинали партию — спокойно, без азарта. Рядом с доской Сергей высыпал оставленные матерью конфеты — хватало их обычно партий на пять-шесть. Силы у него с Витькой были примерно равные, но в такие дни Сергей проигрывал чаще…

Тропа слилась с дорогой, дорога свернула в березовый перелесок, что утром виднелся с железнодорожной станции.

— Отдохнем немного, Сережа! Голова разламывается — напекло, наверное… — Светлана взяла его под руку. — Посидим в тени — может, полегчает… — И потянула в сторону.

Они сошли с обочины, выбирая, где бы устроиться.

Когда сели в березняке на раскинутую Светланой подстилку, дорогу стало не видно, солнце — тоже.

— Чай еще остался — не хочешь?

Он покачал головой.

— Может, пожуешь чего-нибудь?

Он снова покачал головой.

— А я попью…

Она налила себе, отпила чуть-чуть, выплеснула остатки в траву. Завинтив термос, убрала в сумку, щелкнула никелированными замками.

Потом вдруг посмотрела как-то отчаянно и засмеялась:

— Посидеть хоть на коленях у бывшего любимого мужа своего!

Приподнялась и села, продолжая смеяться, на вытянутые его ноги.

— Бывшего… любимого… своего…

А по щекам ее катились слезы. «Это и называется: смех сквозь слезы…» — отрешенно подумал Сергей.

— Эх, Сережа, Сережа!..

«Смех сквозь слезы — называется…» — повторил он про себя, не пытаясь уже сдержать свои заторопившиеся, ничего не забывшие руки…

В почти

пустом вагоне электрички они выбрали места у окна друг против друга, закинули сумку и портфель на полку и так ехали — посматривая на одни и те же мелькавшие за стеклами детали пейзажа, наплывавшие, останавливавшиеся и тут же отплывавшие платформы. Потом Светлана, скрестив на груди руки, привалилась головой к стенке и заснула. Сергей смотрел на ее лицо и в первый раз за сегодняшний день по-настоящему его видел и разглядел. Спящее лицо беззащитно, на спящем — все отчетливее. Крутили, крутили ленту, мелькали, мелькали кадры, и вдруг — стоп!.. Постарела… Он снова смотрел за окно и снова — на лицо. Не очень, но постарела…

Давно как-то, еще до рождения Степана, в одно из воскресений (воскресений — потому что было позднее утро, а они только собирались вставать) она сказала ему: «Давай условимся, Сережа: если ты меня бросишь… ну, если мы перестанем быть мужем и женой и даже если у тебя будет другая жена, а у меня другой муж… давай иногда бывать любовниками! Ладно? Ведь мы будем иметь на это право — мы ведь раньше были друг с другом, чем с ними…» Что же он тогда ей ответил?..

От станции к станции вагон наполнялся, сесть было уже негде. После очередной остановки появились стоящие. Сергея клонило ко сну, но засыпать не хотелось: он знал, каким неприятным бывает пробуждение за несколько минут до подхода электрички к городу, как угнетает полусонная, ознобная очумелость в суматохе выходящих.

В проходе вагона возникли знакомые штаны — те, утренние: спортивные, с заплатой на левой штанине. Снится, что ли, уже?.. Нет, не снится. Тот самый парень, рюкзак тот же. Но это… это — просто совпадение: две встречи с одним и тем же человеком в один день. Бывает!

Он все же задремал и проснулся, когда поезд был в черте города, проносясь мимо все теснее сжимавших железную дорогу домов. Светлана проснулась раньше: она как раз закрывала пудреницу.

— Ну, как спалось? Что во сне видел?

— Ничего вроде…

— А я — Степана.

— Ну тебя, честное слово! Сколько можно?!.

Стараясь не потеряться на перроне, они дошли до табачных киосков, возле которых быстро вырастали очереди прокурившихся за выходные мужчин.

— Ты прямо домой, Сережа?

— Домой.

— Будь здоров!

— Ты — тоже…

Он постоял, провожая ее взглядом, и направился к зданию вокзала: пройти через зал, нырнуть в метро… две остановки, пересадка, еще четыре остановки… Но в зал не вошел, а сел на скамейку у входа и закурил. Представил квартиру, в которой жил с любимой женщиной, включенный телевизор, подогретый ужин, привычный порядок расположения предметов быта — щеток, швабры, электробритвы… Глаза — всегда словно о чем-то спрашивающие…

«К Пегасу съездить, что ли? Давно я его не видел, очень давно! Пожалуй, как ушел от Светланы. Витька ее любил…»

…Наигравшись в шахматы, они уходили на речку, сидели до отбоя на берегу и молчали. Не для них в такие вечера были лагерные забавы, шумные и тихие игры с участием девчонок: в фанты (теперь и не играют, наверное), в жмурки… Не для них… Однажды они попытались покурить, найдя на лужайке оброненную чьим-то родителем пачку «Беломора». И хотя из этой затеи ничего не получилось — Витька бросил папиросу, закашлявшись после первой же затяжки, а Сергей героически сумел курнуть целых три раза, — вечер тот остался в памяти как особенный, не похожий на другие, проведенный истинно по-мужски…